Александра Анисимова - На короткой волне

Легко, свободно дышится, - мы на освобожденной земле!

Вот и кончилось первое особое задание.

На нескольких подводах въезжаем в деревню и направляемся к дому Кубы. Там уже все готово к приему гостей. Разведчики, партизаны, крестьяне располагаются за столом. А мы с Машей уходим на сеновал. Через несколько дней расстанемся. Может быть, поэтому нам хочется побыть вместе. Не обязательно что-нибудь говорить. Можно просто лежать рядом, молчать и думать... о чем хочешь...

Но, видно, велика человеческая потребность высказывать кому-то наболевшее, пережитое. И Маша без всякого вступления начинает рассказывать:

- В марте полетела я на задание с одним товарищем в Молдавию. Забросили нас недалеко от того села, откуда он был родом. Прожили мы в его доме несколько дней, смотрю - приходят три молдаванина и приводят лошадь с повозкой. Вызывают меня в сени и говорят: "Немцы скоро придут в село; может быть, вам уезжать придется, так вот вам от нас лошадь, чтобы не попасть к немцам". Я удивилась, сделала вид, что они ошиблись, а молдаване говорят: "Что вы отказываетесь, мы ведь за вами следим; как вы только из самолета выпрыгнули, как парашюты раскрылись, с тех пор мы с вас и глаз не сводим. Не бойтесь нас, мы партизаны. Мы ваши друзья"...

Начал к нам похаживать священник из соседней деревни. Сидит вечерами, вроде меня не замечает, а сам все рассказывает хозяину, где у немцев орудия стоят, где штаб расположен, где солдаты... и так это все обстоятельно рассказывает... После узнали мы, что это партизаны его к нам посылали...

А потом пришли немцы, лошадь у нас отобрали, сапоги мои забрали... И пришлось мне сто километров по снегу в одних шерстяных носках идти...

6

Мы едем навстречу нашим войскам, разыскиваем свою часть. В Раве-Русской распрощались с группой капитана. Прощание было шумным. Мне очень понравилось, что никто и не упомянул об адресах. Зачем сейчас адреса? Мы все на войне. А на войне разные бывают случайности...

Встретил своих товарищей и летчик Сергеев. Нас осталось пятеро: майор, Николай, Петрусь, Павел и я. Павел бросил свою фабрику, бросил дом и в одном сером костюме и модных ботинках ушел с нашей группой. Он положил пистолет в карман, фотоаппарат повесил через плечо и сказал майору: "Я с вами". Только на очень короткий миг потемнели серые глаза, и то на какой-то миг...

Несколько дней двигались мы с запада на восток, пока случайно чуть не наехала на нас какая-то машина.

- А ну, стойте! - раздался знакомый голос. Мы остановились. А из машины уже вылезал улыбающийся генерал-майор - командир части. Пожимая мне руку, он сказал:

- Слушал вашу работу. Чисто работали... и быстро. Молодец.

Я покраснела, смутилась, но, конечно, обрадовалась. Еще бы: сам генерал слушал меня.

Майор доложил о выполненной работе. Генерал отправился дальше по дороге, встречать возвращающиеся с заданий группы. Вскоре к нам подъехала большая автомашина, и нас повезли на приготовленные командованием квартиры.

Дубляны - большое живописное село в четырех километрах от Львова. Овраг делил село на две неравные части. Большие сады, ягодники окружили чистые, нарядные домики. Очень быстро я подружилась с молодежью села. Говорили здесь на смешанном польско-украинском языке, понимали мы друг друга хорошо. Очень часто вечерами ребята и девушки пели по моей просьбе. Иногда они пели советские песни на польском языке. Но самой любимой у нас была народная польская "Колыбельная". Она исполнялась несколько раз за вечер. Я полюбила ее и запомнила.

Вот содержание этой песни: "На окраине города, в трущобах, где нужда и голод, мать баюкает сына: "Спи, сыночек, спи, мой маленький! Мать сбегает за молоком, а добрый бог на небе сохранит тебя. Спи, мой родной!"

Двадцать лет прошло спокойно. Сын вырос здоровым и веселым. Но начинается война, и его призывают в армию. Мать поет над спящим: "Спи, мой сыночек! Завтра уйдешь на войну, на кровавый бой. А я буду молить бога, чтобы встретиться снова с тобой. Спи, мой родной!"

Утром сын рано ушел в часть. Мать долго стояла у ворот. На прощанье он сказал ей: "Не плачь, мама, я вернусь, или увидимся на небе".

На войсковом кладбище за городом, где рядами стоят кресты, над могилой сидит мать и плачет: "Спи, мой сыночек, в темном гробу. Твои товарищи с тобой. На грудь тебе крест дали, а жизнь отобрали... Спи, мой родной!.."

Было в этой песне что-то трогавшее душу, одинаково волнующее и поляков из пригородного львовского села, и меня - девушку из Москвы.

В эти дни произошло памятное для меня событие - молодежь Дублин призывалась в армию. Как-то утром я вышла из дома. У сельсовета собралось много народу. Я быстро пошла туда. Около сельсовета уже выстроились призывники, в том числе много моих знакомых. Рядом стояли их родные, слышался плач. Но вот после нескольких напутственных слов офицер скомандовал: "Шагом марш!" - и колонна тронулась. Впереди послышалась песня "Марш, марш, Домбровский!", но почему-то эта боевая песня быстро затихла. Колонна спускалась в овраг. Вместе с толпой провожающих я шла сбоку от дороги. И вдруг звонкий голос запел:

Недалеко за мястем в пшедместьи...

Это были знакомые всем слова "Колыбельной". Ее сразу подхватили остальные. Дорога поднималась в гору. Стало трудно идти. Но тот же молодой голос выводил:

Не плачь, мама, я вернусь,

Или... увидимся на небе...

Рядом со мной шли польские девушки и женщины, они вопросительно посматривали на меня. Нас было здесь только двое русских - командир и я. Командир шел впереди. А я - рядом с ними. Такая же, как и они женщина, плакала так же, вытирая слезы концами платка.

- Провожала? - спросил меня майор, когда я вернулась.

- Провожала, - ответила я.

- А чего плакала?

- Жалко.

- Кого тебе жалко?

- Ребят... их теперь на фронт пошлют.

- А себя не жалко? Ведь ты была и будешь еще дальше, за линией фронта.

- Ну, я - совсем другое дело...

И правда, жизнь казалась сейчас совершенно обычной. А между тем шла подготовка к новому вылету, к новому заданию.

К нашей группе присоединили еще четырех товарищей: Василия Дзюбу, Петра Климашина, Савву Сайко и Тадеуша Тесляк.

Василий был на два года старше меня. Худощавый, бледный, вспыльчивый, иногда слишком резкий с товарищами, он показался мне человеком неприятным. Вызывали недоумение и протест многие его рассуждения. И в то же время иногда проскальзывало в его поведении что-то детское, наивное.

Может быть, на характер этого очень еще молодого парня наложили отпечаток испытания, выпавшие на его долю. Он попал в плен к немцам и был направлен ими в военное училище. Я видела фотографию: группа курсантов этого училища в городском парке, а в центре ее, обняв двух гитлеровских молодчиков, стоит Василий. Окончив училище, получив звание, он уехал на передовую. Там, прихватив с собой штабные документы, перешел линию фронта. Он оказался очень полезен нашему командованию, так как хорошо знал немецкий язык, немецкое оружие.