Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Скажем два слова о дипломниках Литинститута 1951 года. Всего на защиту тогда выходило 40 студентов – почти все они были из набора 1946 года. Понятно, что многие выпускники дрожали. Они знали, что в предыдущем, 1950-м году, из 29 студентов шесть человек так и не защитились, их работы были признаны слабыми, и им дали отсрочку на год для переписывания дипломов. Кстати, в 1950 году государственную экзаменационную комиссию возглавлял Константин Симонов, а он скидок никому не делал.
В 1951 году председателем госэкзаменационной комиссии (ГЭК) начальство вместо Симонова утвердило заместителя директора Литинститута по творческой части Василия Смирнова. Но студенты больше всего боялись не Смирнова, а двух других членов ГЭКа – нового директора историка-обществоведа Петра Фатеева и литературоведа Павла Новицкого, которые вполне могли прикопаться к любому студенту в идейном плане. В 1950 году Новицкий чуть не зарубил диплом поэта Владимира Корнилова, а Фатеев – поэта Константина Левина.
Первый день защиты дипломов был назначен на 6 апреля. В тот день через госкомиссию предстояло пройти шестерым выпускникам: Юрию Бондареву, Евгению Винокурову, Михаилу Годенко, Григорию Фридману и двум албанцам – Фатмиру Гьяте и Лазарю Силичи.
Первым на экзекуцию отправился Бондарев. Я нашёл в архиве протокол обсуждения его диплома. Этот документ начинается с описки: «1. Бондарев Юрий Васильевич – сборник стихов. Работа выполнена под руководством К. Г. Паустовского. При консультации В. А. Смирнова, В. В. Смирновой» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 2. Д. 28. Л. 51).
Секретарь комиссии явно ошибся: диплом Бондарев защищал не стихами, а прозой. Но описка символическая. Вспомним: Бондарев, когда в 1946 году поступал, принёс в приёмную комиссию свои поэтические опыты, но их сразу отвергли и приняли его в институт по рассказам.
Ещё меня заинтересовали две ссылки в протоколе: на Василия Смирнова и Веру Смирнову. Во-первых, раньше я никогда не слышал о том, что они консультировали Бондарева. И во-вторых: а что именно консультировали эти два писателя, в чём конкретно они помогли Бондареву? Я полез в архивы. Фонда Василия Смирнова нигде обнаружить не удалось, но в РГАЛИ оказался фонд Веры Смирновой, и в нём сохранились два письма Бондарева своей наставнице.
«Я всегда чувствовал с Вашей стороны, – писал Бондарев Вере Смирновой уже в январе 1964 года, – самое доброе и материнское внимание – помните наши разговоры о литературе, когда Вы редактировали первую мою студенческую книжку рассказов? Я запомнил и Ваши добрые слова на обсуждении военной прозы. Ваше отношение ко мне напоминает отношение К. Паустовского – я ощущаю искренность, любовь к литературе, к слову, к добру, без чего и я не могу жить» (РГАЛИ. Ф. 2847. Оп. 1. Д. 49. Л. 1).
И всё-таки: в чём именно выразилось консультирование Смирновых? Это пока неясно. Можно только предположить, что, скорее всего, они давали советы общего порядка. Напомню: Василий Смирнов на тот момент был заместителем директора Литинститута по творчеству, а Вера Смирнова заведовала кафедрой литературного мастерства.
Когда началась защита, Бондареву дали десять минут для того, чтобы представить госкомиссии свой диплом. Потом последовали вопросы, один из которых задал Паустовский. Мастера интересовало, почему Бондарев не включил в диплом рассказ «Наступление». Что на это ответил выпускник Литинститута, неизвестно: его ответ в протокол не попал. Скорее всего, Бондарев уклонился от честного объяснения. Ведь о чём было «Наступление»? О войне. А обращение недавних фронтовиков к военному материалу тогда, напомним, не приветствовалось.
Когда вопросы закончились, председательствовавший на защите Василий Смирнов попросил высказаться руководителя Бондарева Паустовского. Мастер был краток. Читаем протокол:
«На заседании ГЭК выступил руководитель по диплому К. Г. Паустовский, отметивший бесспорную одарённость Ю. Бондарева как писателя, его критическое отношение к себе. Характерным качеством Ю. Бондарева К. Г. Паустовский считает эмоциональность его рассказов, особенно детских. Ю. Бондареву свойственны беспокойство мысли, стремление к выразительности, чистота языка. Пишет он много, но напряжённо, рассказы его психологичны. Имеющиеся недостатки искупаются в целом достоинствами рассказов и относятся главным образом к языку и композиции» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 2. Д. 28. Л. 51 об.).
Мнение Паустовского разделяла и вся госкомиссия. Тем не менее замдиректора Литинститута счёл нужным поднять вопрос об идейности рассказов Бондарева. «В. А. Смирнов, – запротоколировала сотрудница вуза, – обратил внимание дипломанта на необходимость большей идейной насыщенности и глубины в его творчестве» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 2. Д. 28. Л. 51 об.). А стоило ли Смирнову делать подобное замечание? Разве Бондарев давал поводы для обвинений в безыдейности или в его студенческих работах хотя бы раз находилась идейная крамола? Нет. Просто Смирнов перестраховывался. Он знал, что у Бондарева посадили отца, и продолжал опасаться, как бы из-за этого руководство института не затаскали по инстанциям. К слову, годом ранее к институтскому начальству уже возникали претензии подобного рода. Правда, тогда цеплялись не к арестованным родственникам, а к самим студентам, заподозренным в нелояльности; в частности, ряд бдительных сотрудников требовали от дирекции не допускать к защите дипломов студентов Владимира Корнилова и Константина Левина. Обоих выпускников спас от исключения остававшийся в институте на хозяйстве Василий Сидорин, и в инстанциях ему это заступничество не простилось. Его так и не утвердили директором, а руководителем вуза был назначен историк-комиссар Пётр Фатеев, на дух не принимавший никакого свободомыслия.
Но, похоже, в госкомиссии все всё поняли и никто не стал развивать брошенный Смирновым упрёк Бондареву по поводу недостаточной идейной насыщенности рассказов. Диплом выпускника был оценён на «отлично», но госкомиссия этим не ограничилась. Она занесла в протокол дополнительный пункт: «3. Отметить, что Бондарев Ю. В. – бесспорно одарённый писатель, которому институт помог отточить своё мастерство» (РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 2. Д. 28. Л. 51 об.).
Такой же записи в протокол – об одарённости – в первый день защиты дипломов удостоился ещё поэт Евгений Винокуров, занимавшийся в семинаре Евгения Долматовского.
Добавлю, что из учеников Паустовского в тот день защищался с тремя рассказами ещё Григорий Фридман (Бакланов). Правда, у него оказались не два, как у Бондарева, консультанта, а три: уже известные нам Василий и Вера Смирновы и прозаик Владимир Лидин. Вся госкомиссия также оценила работу Фридмана на «отлично». Но третий пункт об особой одарённости выпускника она в протокол вносить не стала.
Позже о прошедшей защите рассказала одна из учениц Паустовского – Ольга Кожухова: «Под сводами, где читал свои стихи величайший поэт современности В. Маяковский, где в
