Александр Дюма - Путешествие в Египет

Тогда мы призвали на помощь кавасов, но те никак не могли примирить нас. Однако они дали совет - вручить десяток пиастров начальнику караула. Поскольку египетский пиастр соответствует семи-восьми французским су, мы не усмотрели никаких затруднений, последовали их совету и не замедлили убедиться в его правильности.

Ворота открылись, и мы сами, наши животные и слуги торжественно прошествовали через них; кавасы же с нами не пошли, ибо их функции ограничивались лишь тем, чтобы открыть перед нами ворота канала, с чем они успешно справились. Тем не менее мы дали им бакшиш, иначе говоря, французские pourboire, немецкие Trinkgeld, испанские propina - золотой ключик к воротам всех стран.

Мы двигались вдоль канала и после двух часов пути по унылой равнине остановились у ворот дома грека по имени Туитза, он принял нас в своем квадратном дворике, позволил перекусить в тени при условии, что еда у нас с собой и он разделит нашу трапезу. Гостеприимство грека напомнило мне Сицилию, где путешественники кормят трактирщиков.

Покончив с едой, мы распрощались с хозяином и тронулись в путь. Дорога из Александрии в Даманхур характерна отсутствием всякой растительности; мы продвигались по колено в песке. Время от времени обжигающий порыв ветра, смешанного с пылью, слепил глаза, а когда внезапно сдавливало грудь, мы догадывались, что дышим раскаленным воздухом пустыни. Изредка то слева, то справа, на небольших холмах, при разливе реки превращающихся в острова, возникали круглые деревни из кирпичных или глинобитных домов конической формы. Небольшие квадратные отверстия проделаны в них так, что в помещение попадает дневного света ровно столько, сколько необходимо, а жаркого воздуха - как можно меньше.

Наконец, через неравномерные промежутки, но довольно часто нам стали попадаться одинокие могилы отшельников, или дервишей, они располагались под сенью пальмы - верной спутницы гробниц; над пальмами с пронзительными криками кружили быстрые ястребы.

Было около трех часов, когда вдали показался Даманхур - первый истинно арабский город на нашем пути, ибо Александрия являет собой лишь смешение различных наций, чья самобытность постепенно стирается из-за космополитического характера этого города.

Пред нами возник мираж: остров, окруженный водой и подернутый дымкой. По мере того как мы приближались к городу, озеро, порожденное нашим воображением, постепенно исчезало и предметы обретали свои подлинные очертания; наши тени стали длиннее в последних лучах заходящего солнца, свежий вечерний ветер слегка раскачивал зеленые верхушки пальм, когда мы спешились перед городскими воротами, за которыми взметнулись ВВЫСЬ грандиозные минареты мечетей, раскрашенных красными и белыми полосами.

Прежде чем пройти через ворота, мы на мгновение остановились, чтобы насладиться этим непривычным для нас пейзажем. Яркое небо той чистоты красок, какую не способна передать ни одна кисть; озера и в самом деле подходят к городу с одной стороны и повторяют в своих ленивых водах его крепостные стены; длинные вереницы верблюдов медленно шествуют в город, подгоняемые крестьянами-арабами,- все это вносит жизнь в дивную картину, излучающую безмятежный покой, столь желанный после долгого странствия по пустыне.

В Даманхуре восемь тысяч душ населения, но только один постоялый двор. Мухаммед провел нас по улицам, отличавшимся какой-то диковатой самобытностью, к благословенному караван-сараю; после "Тысячи и одной ночи" он представлялся нам чем-то сказочным. Увы, мы даже не могли сравнить вымысел и реальность. "Отель" был так переполнен постояльцами, что в него не прошмыгнула бы даже мышь, и, несмотря на все наши доводы и посулы, пришлось уйти ни с чем. Хотя нам уже довелось испытать много разочарований, я вспомнил об арабском гостеприимстве, так часто восхваляемом путешественниками и воспетом поэтами, и попросил Мухаммеда попытать счастья у владельцев самых комфортабельных домов, но все наши просьбы оказались тщетными. Весьма пристыженные полученным отказом, мы были вынуждены вернуться к спутникам; они, будучи предусмотрительнее и не желая понапрасну расходовать силы, ждали нас у городских ворот. Ничего не оставалось, как подыскать удобное место для лагеря, и, завидев рощу финиковых пальм, я велел расстелить ковры под ними; затем первым подал пример покорности провидению, затянув потуже брючный ремень и улегшись спиной к негостеприимному, отвергнувшему нас городу.

И тут в поле моего зрения попал прелестный арабский дом, белые стены которого четко выделялись на нежно-зеленом фоне зарослей мимозы. Я не смог удержаться и предпринял последнюю попытку, отрядив Мухаммеда для переговоров с владельцем этого оазиса. Увы, хозяин отсутствовал, и слуги не осмелились принять в доме иностранцев.

Полчаса спустя я увидел, как из Даманхура выехал, направляясь в нашу сторону, роскошно одетый всадник на прекрасном белом коне в сопровождении многочисленной свиты; я готов был побиться об заклад, что это и есть хозяин дома, и велел нашему небольшому каравану принять как можно более жалкий вид и расположиться на обочине дороги, где должен был проехать всадник. Когда он был в десяти шагах от нас, мы приветствовали его, он ответил на наше приветствие и, распознав в нас по костюмам франков, поинтересовался, какая причина удерживает нас в столь поздний час за городскими стенами. Тогда мы поведали ему о своих злоключениях, и этот рассказ мог бы растрогать кого угодно. И в самом деле, он возымел замечательный эффект, хотя в переводе явно проигрывал; как бы то ни было, хозяин предложил нам следовать за ним и переночевать в окруженном зелеными мимозами белом доме, вот уже час являвшемся предметом наших вожделений.

Сначала нас провели в просторную комнату с широкими диванами вдоль стен, устланными циновками. Мы, правда, положили сверху свои ковры, по от этого матрасы не стали мягче. Едва мы закончили приготовления к ночлегу, как вошли трое слуг, каждый из них нес фарфоровое блюдо, закрытое высокой серебряной крышкой искусной работы: на одном было что-то вроде рагу из барашка, на другом - рис, на третьем - овощи; слуги поставили эти угощения прямо на пол.

Мы с Мейером сели на корточки друг против друга. Невольник принес нам сосуд для омовения рук, и мы принялись знакомиться с восточной кухней при помощи пальцев, что, несмотря на голод, лишило нашу трапезу некоторого очарования. Что же касается напитков, то их заменила самая обычная вода, поданная в графине с серебряной пробкой. После ужина тот же невольник снова принес все необходимое, чтобы ополоснуть руки и рот; затем подали кофе и чубуки и предоставили нам право выбора спать или бодрствовать.