Николай Кротов - Путь Геракла : история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову

И вот после поездки в Лондон на летнюю банковскую школу Дубоносову предложили возглавить Моснарбанк в Лондоне. В результате Андрей Ильич для Моснарбанка сделал очень много, значительно повысил его рейтинг и как банкир был признан деловыми кругами далеко за пределами лондонского Сити. Уже в первый год на посту «чермэна» (председателя правления) в 1959 году он оставил старое, плохонькое помещение банка, арендовав у английского частного банка «Браун Шипли» большую часть респектабельного пятиэтажного здания на Моргейт-стрит в центре лондонского Сити. Но и этого помещения для банка вскоре стало мало, и он организовал новый переезд — в новое восьмиэтажное здание в двух шагах от Банка Англии.

За девять лет, пока А. И. Дубоносов был на посту председателя правления, банк увеличил свои активы почти в 30 раз — с 8,6 до 250 млн фунтов стерлингов. Естественно, этому способствовал и рост товарооборота Англии с СССР, но, безусловно, и личный вклад Андрея Ильича в эти достижения огромен. Моснарбанк при нем стал активно работать с английскими государственными ценными бумагами, расширил кредитование местных городских проектов и участвовал в деятельности на валютном рынке.

Мое возвращение в Лондон произошло в декабре 1965 года (думаю, что не без участия Бориса Михайловича Лукашкова). Дубоносов продолжал руководить банком, и я по его запросу приехал в ставшее крупнейшим советское кредитное учреждение за рубежом. Было мне 28 лет. Надо отметить, что в 1965 году фактически началась эпоха Леонида Брежнева. На октябрьском пленуме ЦК КПСС в 1964 году за волюнтаризм был смещен Никита Хрущев, и шла активная перестановка кадров. На ответственные посты выдвигались новые люди, так что я в какой-то степени, возможно, попал под кампанию.

Теперь уже я пробыл в Лондоне почти два года. В штате было аж семь советских сотрудников при общей численности работающих в банке около 150 человек. Я вначале отвечал за определенные операции — аккредитивные, кассовые. Тогда банк активно обслуживал экспортные и импортные расчеты Советского Союза с Европой — это мне было хорошо знакомо по работе в Москве. В банке кредитовалось и много небольших компаний. Через некоторое время меня перевели на операции по переучету векселей — в Лондоне существовали дисконтные учетные дома. В 1966 году мы стали осторожно заниматься операциями на фондовом рынке — покупали муниципальные облигации, которые гарантировались Минфином страны. Мы были очень активными участниками рынка — средства нам позволяли это делать. Жесткий лимит нам устанавливался только для банков стран Восточной Европы, с которыми банк также очень активно работал.

Нас курировал не только Госбанк, но и отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС. Часто это помогало. Так, однажды они предупредили о том, что в Болгарии появились внутренние экономические трудности, и мы вовремя приостановили выдачу кредитов болгарскому Внешторгбанку.

Уикэнды мы использовали, чтобы посмотреть Англию, съездить в Оксфорд, Кембридж, Виндзор. Ездили на 2–3 машинах по 5–6 семей. Ночевали, чтобы сэкономить деньги, в пригородных гостиницах. Наше любопытство пытались ограничить территорией в 35 миль от Лондона. Ввели эти меры англичане в ответ на наши ограничения на поездки в СССР, начавшие действовать еще до войны. Только за 48 часов до поездки подав соответствующее заявление в министерство внутренних дел и не получив на него отказа, можно было ехать на более длинные расстояния. Отказывали, впрочем, редко.

В конце 1966 года у Деда — так мы за глаза называли Дубоносова — случился инфаркт. Мы с Эдуардом Гостевым сидели на кухне, пили «чай», очевидно, отмечали праздник 7 ноября. Наши дамы ушли в торгпредство на концерт художественной самодеятельности, оставив мужей сидеть с детьми. Вдруг звонит Дубоносов и говорит, что ему плохо. Гостев побежал в торгпредство за врачом, я же — к Андрею Ильичу. Успели мы вовремя, в больнице ему оказали необходимую помощь, и он стал готовиться к отъезду.

В апреле 1967 года председателем правления стал Николай Васильевич Никиткин. Он был спортсменом — яхтсменом и пловцом. А во время войны — механиком-водителем танка и даже получил ранение. По всем параметрам хороший мужик, но до приезда в Лондон занимался только внутренними банковскими операциями, то есть работал с советской клиентурой. Человек он был энергичный, поэтому сразу после прибытия в банк начал активно вникать в дела, учить английский язык.

В середине 70-х годов должность председателя совзагранбанка была номинальной, в основном определяющей только общую политику банка. Оперативным руководством занимался английский генеральный управляющий Дикс — сильный профессионал, правда, банкир старого плана. Пока все было спокойно, оба эти руководителя хорошо уживались, но при возникновении сложных ситуаций были коллизии. Английский штат был сильный и управляемый, если, конечно, чувствовал логику движения. Если же им пытались что-то навязать, наиболее ценные сотрудники просто увольнялись.

В Англии очень сильный Центральный банк. И поэтому нам из Москвы не предлагали давать кредиты компаниям, связанным с местной компартией и тем более с КГБ. Хотя попытки заставить нас прокредитовать правительство Никарагуа по закупкам сахара делались. Мы понимали, что кредит этот невозвратный, и отказали. Ведь потом пришлось бы эти средства списывать, и обвинили бы в потерях все равно нас. А никто письменных указаний не давал, все по телефону «просили»! Надо сказать, активно нам помогал отбиваться от подобных предложений председатель Госбанка Владимир Сергеевич Алхимов.

Работая с нашими союзниками по СЭВу, именно Моснарбанк и в меньшей степени парижский Евробанк пробили банкам соцлагеря выход на международный и европейский рынки. В частности, у них долго не получалось работать на западных рынках напрямую, и мы часто действовали таким образом: предоставляли союзникам кредиты, используя половину средств банков западных партнеров. В случае же затруднений с возвратом кредита мы выкупали их долю. Благодаря такому так называемому silent participation (молчаливому участию) наш собственный лимит был задействовав меньше. Это было пионерское решение. В результате наши восточноевропейские коллеги затем стали работать с Западом напрямую. И это они помнят до сих пор, по крайней мере должны помнить!