Василий Шатилов - А до Берлина было так далеко...

— Рубеж, занятый восточнее сел Баранье Поле и Медвин, удерживаем, товарищ полковник. Противник дважды атаковал, но атаки отбиты с большими для него потерями. Думаем, что вскоре последует новая, и фашисты вот-вот введут в дело авиацию.

И как бы в подтверждение этих слов раздалась команда:

— Воздух!

Гул моторов, долетавший с высоты, нарастал. В чистом летнем небе сверкнули крылья «юнкерсов». Я стал про себя считать фашистские самолеты. Пять… десять… пятнадцать… Как только стервятники достигли нашего переднего края, тотчас же ведущий «юнкере» с воем пошел в пике. Следом устремились ведомые. Это в общем-то была неприятная картина. Мало приятного, когда на тебя падает фашистский стервятник, из чрева которого, как горох, сыплются бомбы.

Но, несмотря на понятное и естественное чувство страха, со всех сторон наши бойцы и командиры стреляли по самолетам из винтовок, пулеметов, автоматов и даже из пистолетов. Эта пальба в то время, по сути, была совершенно бесполезной, даже вредной, ибо опасности для «юнкерсов» не представляла, а требовала большого расхода боеприпасов. Но мы тогда еще не имели опыта борьбы с воздушными целями. Опыт пришел позднее, когда люди научились стрелять по самолетам противника, научились правильно вести себя во время воздушной бомбежки. Правда, была в этой повальной стрельбе по фашистским стервятникам положительная сторона — люди преодолевали страх, учились, владеть собой в минуты опасности.

Обработав наш передний край, самолеты скрылись. И сразу же появились фашистские танки. В те дни мы, только вступившие в войну, мало знали тактику гитлеровской армии. Но уже тогда бросалась в глаза ее шаблонность. Раз за разом шли они в атаку лишь после артиллерийского или бомбового удара по переднему краю нашей обороны.

И снова, лишь с небольшими вариациями, повторялась та же картина. Наши артиллеристы подпускали фашистские танки на 150–200 метров, открывали по ним прицельный огонь. К подбитым два часа назад немецким машинам прибавлялись новые. С каждой атакой черных закопченных остовов бронированных чудовищ на необозримом хлебном поле становилось все больше. Но, несмотря на потери, фашисты лезли вперед. Четыре танка, прорвавшись через передний край, устремились на огневые позиции батареи старшего лейтенанта Алексея Гусева.

Я, грешным делом, наблюдая эту картину, подумал, что только чудо может спасти артиллеристов. Но спасло их не чудо, а мужество, боевое мастерство. Прямой наводкой, почти в упор артиллеристы расстреляли два прорвавшихся танка, а с двумя другими помогли расправиться соседи. Когда бой закончился, я побывал на огневых позициях батареи. Казалось, что здесь пролетел губительный смерч. Вырванные с корнями деревья, на каждом шагу глубокие воронки от разорвавшихся снарядов и бомб, искореженные орудия. Крепко досталось и нашим бойцам. Порванные, обгоревшие гимнастерки, черные от гари и земли, измученные лица все это свидетельствовало, какое нечеловеческое напряжение пришлось выдержать артиллеристам батареи старшего лейтенанта Гусева. Пожимая руки артиллеристам, благодаря их за службу, я с гордостью думал о том, что наша русская, советская земля богата такими героями.

На левом фланге дивизии яростные атаки противника отбивал 893-й стрелковый полк майора Н. К. Кузнецова. Этот полк прикрывал и фланг 26-й армии. Естественно, что к этому участку обороны было приковано самое пристальное внимание как штаба дивизии, так и штаба армии. Противник нащупал фланг и наносил свой главный удар именно здесь. Он рассчитывал танковыми атаками смять наши подразделения и выйти в тыл армии. Повторяю, мы очень опасались прорыва обороны на этом фланге. Правда, во втором эшелоне там стоял 884-й стрелковый полк, но он не был усилен артиллерией, и мы понимали, что в случае массированной атаки танков он не сможет ее отбить.

Однако ваши опасения были напрасны. Подразделения Кузнецова стояли, как говорится, насмерть. Справедливости ради надо сказать, что этому во многом способствовали артиллеристы 739-го гаубичного полка майора А. Д. Георгибиани. Огонь гаубиц четырежды срывал танковые атаки врага, заставлял фашистов поворачивать назад. На этом и других многочисленных примерах мы еще и еще раз убеждались, какую роль играет четко налаженное, хорошо продуманное взаимодействие в бою.

В этот день накал боя, нарастал с каждой минутой. Судя по всему, немецкое командование решило любой ценой взломать нашу оборону и как можно скорее выйти непосредственно на ближние подступы к Киеву. Топтаться перед украинскими селами Баранье Поле и Медвин не входило в его расчеты.

Однако 20 июля не принесло фашистам лавров на нашем участке фронта. Здесь их надежно выверенная и отработанная машина наступления явно забуксовала. Не скажу, что успех этого боя можно отнести в большой мере за счет мастерства наших командиров, умелого руководства боем со стороны всех отделений штаба. Нет, командиры и штабы только учились воевать, наверняка в их действиях были существенные промахи, далеко еще не все отказались от линейной тактики, хотя война моторов властно требовала применения тактики, основанной на маневре. И если мы все же сумели преградить путь превосходящим силам противника, нанести ему значительные потери, то это произошло прежде всего благодаря мужеству и героизму наших воинов. Уже ночью на мой стол, освещенный малюсенькой лампочкой от аккумуляторной батареи, легли листки донесений из полков об итогах отгремевшего боя. Военным, лишенным эмоций и излишних подробностей языком в них приводились примеры высокой доблести красноармейцев и командиров. В одном из донесений сообщалось о бое, который вел артиллерийский дивизион капитана Ивана Григорьевича Козлова. О доблести пушкарей этого подразделения говорилось скупо и сдержанно, и если бы я не был очевидцем боя, то, прочитав донесение, посчитал бы то, что они сделали, обычным, не заслуживающим внимания эпизодом. Но Козлов и его подчиненные дрались геройски.

События в дивизионе развивались в таком порядке. Подразделение одним из первых заняло высоту восточнее села Баранье Поле. По приказу майора Георгибиани капитан Козлов развернул батареи фронтом на запад, туда, откуда шли фашистские танки. Буквально через полчаса дивизион был уже в бою, отбивал первую атаку фашистов.

— Что ж вы огонь не сразу открыли? Ведь танки могли вас задавить. чуть замешкайся, — спросил я после боя Козлова.

— А я, товарищ майор, «чуть» не признаю, действую только наверняка. Хотя, откровенно говоря, в какой-то момент усомнился: не упустил ли время? Но оказалось — в самый аккурат.

И действительно, когда до танков оставалось уже не более 100 метров, орудия, установленные в окопе и замаскированные (не зря Козлов еще до войны, во время лагерного сбора, что называется, гонял своих пушкарей: поднимал по тревоге, учил в считанные минуты оборудовать огневые позиции, зарываться в землю, умело маскироваться, чтоб, как сам он говорил, «комар носа не подточил и все было в наилучшем виде»), открыли дружный прицельный огонь. Во время атаки фашисты потеряли четыре танка и, поняв, что им здесь не прорваться, повернули назад. Спустя полчаса над высотой появилась девятка «юнкерсов». Они буквально перепахали огневые позиции дивизиона. Глядя на все это, я подумал тогда, что конец артиллеристам, наверняка ни одного орудия не осталось в целости. Когда же бомбежка прекратилась и снова появились танки, все орудия встретили атакующего противника огнем.