Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Я буду идти только по хорошим дорогам и ночевать в гостиницах, – по мере сил успокаивал я, – я расспросил в посольстве о дорогах на моем маршруте, и на этот раз не будет никаких сомнительных «коротких путей». Как тогда во Франции…

По лицу моего восьмилетнего братишки Руби пробежала улыбка. Ему-то нравилась история о моем легкомысленном путешествии из Парижа домой четыре года назад. Моя средняя сестра Беки нервно теребила уши нашего грифона Пака, которого тогда я прихватил с собой.

Уголки губ моего отца опускались все ниже и ниже, он все курил и курил, он уже сидел, скрытый густым облаком дыма. Я старался говорить так, чтобы мои слова звучали уверенно, оптимистично и небрежно:

– Первая часть моего пути проходит через Китай. Я хорошо там ориентируюсь. Язык для меня не проблема, а в некоторых местах, через которые проходит мой маршрут, я уже бывал раньше. Китай – это треть моего пути, здесь вообще не о чем беспокоиться. А дальше я, возможно, пойду через Венгрию и заодно навещу бабушку.

– А если ты заблудишься? – спрашивает Беки.

– Я не заблужусь! В конце концов, у меня ведь есть навигатор!

– Ну а если вдруг?

– Тогда я просто вернусь назад. Есть свои плюсы в том, что я уже так много путешествовал. Я хорошо знаю, что не сто́ит упрямиться и продолжать идти вперед, если ты заблудился. Я знаю, что иногда нужно вернуться, чтобы снова найти дорогу.

Я говорил и говорил, и на меня смотрели три пары недоверчивых глаз.

Знали бы они, как я сейчас стою перед огромной глиняной стеной на противоположной стороне ямы и смотрю наверх.

Стена поднимается косо вверх, она потрескалась и обросла маленькими кустами. Я берусь рукой за ветку и пробую дернуть ее. Она оказывается крепкой. Чтобы потянуть время, я делаю глоток воды и еще раз поворачиваюсь назад: мои следы хорошо видны на земле, и проще всего было бы дойти по ним до противоположной стороны ямы. Надо только идти обратно, по тропинке наверх, и, рано или поздно, я буду стоять, целый и невредимый, в том месте, которое сейчас высоко у меня над головой.

Без альпинизма, без опасности.

Я натягиваю печатки и закрепляю на запястье уцелевшую лыжную палку (вторую я где-то потерял пару дней назад). Застегнув получше куртку и карманы на «молнии», я снова хватаюсь за ветку и ставлю ногу на стену.

«А как же мои обещания?»

… – А, вот и ты, – говорит старшая сестра, открывая мне дверь, – я думала, ты уже не придешь.

– Мне бы только переночевать. Мой отель закрыт. Можно?

Она скрестила руки на груди, показывая, как ей холодно в одной прозрачной ночной рубашке, и впустила меня.

– Конечно, можно. Здесь же две кровати. – Она обвела рукой свою комнату.

– А твоя сестра… осталась ночевать у толстяка?

– Да, но там ничего не происходит.

Вскоре я уже лежал, растянувшись на свежезастеленной кровати, и смотрел в темноту.

– Что, там действительно ничего не происходит?

– Где? У моей сестры?

– Да.

– Ни в коем случае.

С минуту стоит тишина.

– Может быть, спросим ее, не хочет ли она вернуться?

Она начинает смеяться:

– Ты свинья, ты в курсе?

– Почему?

– Ты вроде бы ничего подобного не собирался со мной делать? А теперь хочешь с нами обеими?

– Ты могла бы себе это представить?

– Это не важно, что я могу себе представить. У тебя все равно больше ничего не выйдет.

– А если… все-таки?

Тишина. Я слышу, как в темноте стучит мое сердце, а снаружи гудит машина. Слушаю также дыхание своей соседки и стараюсь дышать в том же ритме. Потом я встал и все-таки прошел эти четыре шага до ее кровати…

…«Двести полновесных километров через всю провинцию! А теперь что, завязнуть на четырех шагах, как в болоте?!» – мысленно презрительно хмыкая, я пытаюсь вскарабкаться на отвесную скользкую стену. Мои руки в глине, земля снова и снова обваливается под ногами.

Наверняка со стороны я со своим рюкзаком выгляжу как черепашка, совершающая побег из террариума.

Из-под моей лыжной палки отваливается кусок глиняной стены и обрушивается на землю. Я слышу собственное шипение сквозь зубы: «Чертова грязь!» – и все ползу и ползу вверх по стене, цепляясь руками и коленями. Невинные растения гибнут толпами, не выдержав моего веса. Мои сдавленные проклятия и мольбы сопровождают это негероическое и жалкое зрелище.

Вот оно, мое наказание! Но и оно остается позади, а я предстаю перед совершенно сбитым с толку человеком. Он опирается на лопату и смотрит на меня во все глаза, повторяя себе под нос одно-единственное слово: «чужак».

– Добрый день, – здороваюсь я, обтирая вымазанные в глине руки о колени. Даже подкладка моих рукавов пропиталась жирной грязью, зато теперь, когда яма осталась позади, мне гораздо лучше.

Услышав мое заклинание, крестьянин распахнул рот.

– Добрый день, – снова повторяю я, – не подскажите, как мне добраться до моста Фаншань?

Он с трудом, но обретает способность говорить:

– Ты… говоришь по-китайски?!

– Ну что вы, всего несколько фраз, – успокаиваю я. – И все-таки, где находится мост? Там еще должна быть гостиница.

– Откуда ты?

– Из Германии.

– Пешком?!

– Нет, пешком я пришел из Пекина.

– Из Пекина? А чем ты занимался сейчас в глиняном котловане?

– Я хотел пройти по короткому пути, но для того, чтобы вернуться на мост Фаншань…

– Мост остался позади! Иди вдоль железнодорожных путей, это около десяти ли отсюда.

Десять ли. Примерно пять километров. Я пройду такое расстояние за час, если снова не угожу в яму.

– Это единственная яма в этих краях, – успокаивает крестьянин. – Только тебе не обязательно идти к Фаншань прямо сейчас. Посмотри туда. – Он показывает на аллею в конце поля. – Там мой дом, и ты можешь у нас переночевать. Без проблем.

Я тронут: предложить крышу над головой человеку, который только что, на твоих глазах, чертыхаясь, выбрался из ямы и не может внятно объяснить, зачем он туда полез. Это более чем великодушно даже в масштабах китайского гостеприимства.

И все же я отказываюсь. Мне нужно помыться и привести в порядок свою одежду, и мне совсем не хочется доставлять неудобства чужим людям. Кроме того, лучше отдохнуть в одиночестве, в спокойном месте, и как следует подумать, надо ли признаваться Джули в том, что произошло в Баодине.

Туман

В деревушке Ванду, до которой я весь день шел по туманной дороге от Фаншань, стоит старый медный кипарис. Его кора сияет серебром, а памятная дощечка сообщает, как много ему лет и как почтительно к нему относятся в этих краях.

– Представляешь, а они собираются взять и срубить! – возмущенно сообщает маленькая девочка, проводившая меня сюда сквозь лабиринт переулков. – Его!