Камрань, или Последний «Фокстрот» - Юрий Николаевич Крутских
— Три мотора полный вперед! — выходит из оцепенения командир.
— Пузырь в нос, рули на всплытие! Насос из уравнительной за борт! Первый, седьмой! Докладывать глубину!
Ориентируясь на показания приборов первого и седьмого отсеков, подвсплыли до ста метров. Стали разбираться. Как и следовало ожидать, проблема с глубиномером центрального поста. Приемный клапан открыт, забортное давление внутрь прибора должно поступать беспрепятственно, но стрелка как застыла на лукавых тридцати трёх метрах, так и стоит, не шелохнётся. Продули трубку воздухом наружу — безрезультатно. Тут уж стало ясно, что проблема не в подводящей трубе, а в самом приборе! Недолго думая, механик глубиномер снял, тут же его разобрал, собственноручно всё прочистил, продул и смазал. И заработал прибор! Даже ещё лучше, чем прежде — на пять, а то и на десять метров глубину больше стал выдавать.
— Вот из-за такой мелочи чуть было не случилось непоправимое! — подвел я черту. — А теперь представьте, что могло произойти, если бы в первом и седьмом вахтенные проспали и не обратили внимания на показания своих глубиномеров?
Убедившись по серьезным лицам присутствующих, что лирическое отступление достигло цели, продолжаю инструктаж.
Заступающему в седьмой отсек Самокатову я строго-настрого наказал тщательно контролировать давление в системе гидравлики и вовремя включать поддерживающий это давление насос. Иначе в самый ответственный момент его может не хватить для перекладывания рулей глубины. А это также чревато большими неприятностями, в том числе лично для Самокатова. Даже если в результате такого упущения все мы не окажемся на дне, то по возвращении на базу Самокатов однозначно окажется на киче, и десять суток за вопиющее головотяпство — это самый минимум, на который может расщедриться командир, — резюмировал я.
Вахтенному электрику шестого отсека, а им заступал второй после старшего мичмана Гаврилко аксакал нашего экипажа — мичман Шинков, я также посоветовал не расслабляться и быть готовым в случае чего дать электромоторами полный ход. Дальше распространяться и накручивать я не стал, потому как прекрасно понимал, что годящийся мне в отцы дядя Петя может сам меня проинструктировать, проэкзаменовать, а если надо, то и посадить в лужу.
Последними я инструктировал вахтенных двух аккумуляторных отсеков, куда заступали два смышленых «полторашника» — матросы Евдокимов и Подшивалов. Парни были грамотные, ответственные, и тут я особо не распространялся. Просто ещё раз напомнил о том, что выделяющийся из аккумуляторной батареи водород в смеси с воздухом образует так называемую гремучую смесь, которая в определённых условиях становится чрезвычайно взрывоопасной. Из чего следует, что главнейшей их задачей на предстоящие четыре часа является слежение за концентрацией водорода в атмосфере отсеков и принятие необходимых мер к её уменьшению.
— Если этого не делать, — продолжил я, — то водорода может накопиться столько, что даже маленькая искорка, пробежавшая между контактами выключателя, будет способна привести к объемному взрыву газа.
Надо ли говорить, чем это чревато? О том, как метан взрывается в шахтах, слышали? Так вот, гремучий газ — это то же самое!
Больше говорить было не о чем, да и время инструктажа подходило к концу. На обязательное «вопросы есть?», как обычно, вопросов не последовало. Самокатов открыл было рот, но, забыв, очевидно, о чём хотел спросить, звучно зевнул. Стрельнув на него неодобрительным взглядом, я вспомнил, что забыл сказать самое главное:
— Самокатов, на моей койке никому не валяться! Когда приду, чтоб свободна была!
Строго глянул на вахту и скомандовал долгожданное:
— Разойдись!
Глава 8
О том, как на службе можно сгореть, не оставив после себя даже горстки пепла
В центральном посту всё те же действующие лица: рулевой — за штурвалом, боцман — на рулях глубины, штурман — над белой скатертью карты и, возвышаясь над всеми на вертящемся, до предела выкрученном табурете — старпом. Тут же где-то должен находиться и старшина команды трюмных, старший мичман Затычкин Арнольд Кузьмич, но его почему-то не видно, наверное, отлучился в трюм проверить работу капризной «Маруськи».
Передав на словах необходимую информацию: глубину, курс, скорость и прочее вместе с сине-белой нарукавной повязкой, сменившийся с вахты помощник тут же скрылся за блином переборочной двери, направляясь в кают-компанию — пить с воблой и сгущенкой вечерний чай.
Склонившись над обшарпанной конторкой, старпом из последних сил борется с подступающими приступами сонливости, клюёт носом, хищно зевает и мусолит в руках вахтенный журнал. Его раздирают непримиримые противоречия — и спать хочется, и Родину жалко. С задумчивым видом он переворачивает страницы, листая журнал то с начала, то с конца, то открывая посередине. Иногда он подносит журнал к самому лицу, нюхает и даже пробует на вкус, отрывая от уголков маленькие кусочки. Эти странные манипуляции забавляют уже не только меня. Штурман, выходя время от времени из своего закутка потянуться и размять конечности, с беспокойством поглядывает на старпома и хитро мне подмигивает. По всему видно, что в мозгах его зреет коварный план очередного розыгрыша.
Лицо старпома серьезно и хмуро, по всему видно, что не в духе. Да и есть с чего — месяц назад он пообещал жениться Аллочке, очередной кандидатке на себя, докторше-стоматологу, у которой имел неосторожность полечить зубы. Дело зашло так далеко, что срочно требовалось принимать решение, но в пятый раз жениться Горынычу не очень хотелось. Мысли, порой низкие, недостойные высокого звания офицера, крутились в голове. Старпом помнил, что предыдущие четыре брака оказались весьма разрушительными в плане не только душевных потрясений, но и кармана. Таким образом, уже ушли на благотворительность машина, квартира и тысяч пять денег, скопленных на сберкнижке. С гусарской широтой он щедро одаривал каждую бывшую, уходя к новой нищим, но благородным, и сейчас прикидывал, что может в случае чего оставить Аллочке. Оставлять было нечего. В том, что она будет не последняя, старпом нисколько не сомневался, но остановиться уже не мог. Будучи несколько старомодным, он считал себя обязанным жениться после того, как дама доверила ему самое дорогое. Таково было воспитание!
Прошедшая ночь так и не принесла Горынычу успокоения. Весь её остаток после смены с командирской вахты он, мучимый тяжелыми мыслями, проворочался на жестком топчане. Под утро чуткий сон его был нарушен каким-то шевелением возле лица и легким прикосновением к носу. Открыв глаза, старпом увидел подростка-крысёныша, явно заблудившегося и беспомощно тыкающегося розовым рыльцем куда попало. Не зная, что у
