Заботы света - Рустам Шавлиевич Валеев
А игра в бабки, в чижика или в городки! И просто когда лежишь на чьей-нибудь крыше, и вдруг набат пожарного колокола, и Санька крикнет: «Стервы горят!» — скатится кубарем вниз и помчится на звон колокола, туда, где клубится багрово-темный дым и слышатся вопли: стало быть, горит публичный дом. Так как заведения эти горели часто, а Санька не пропускал ни одного пожара, у него скопилось порядочно-таки коробок с пудрой и флаконов с духами, обгоревших, перемазанных в саже, с отколотыми уголками.
Но ни с чем нельзя было сравнить голубиную охоту, которой он с упоением и каким-то доселе незнаемым азартом занимался всего-то, может быть, месяц-другой. Занятие в том только и состояло, что он приходил каждый день в низенький дворик Гладышевых и, сидя на краю круга, на мягкой прохладной травке, смотрел, как тихонько ходили, гулили беспечно-нежные красивые птицы. Были у Саньки «сороки» с пестрым, беспорядочным оперением — пятак за штуку, небрежно говорил о них Санька, — но были тульские, с белыми тушками, с черными и красными головками, был жук вилистый и даже один белохвостый жук — трубастый, с мохнатыми лапками, с пушистым венчиком на шее. Санька говорил, что стоит жук двадцать рублей, но он его и за сто не продаст.
Санька отдал ему пару тульских за коньки «Нурмис», но как только Габдулла появился у себя во дворе с голубями, тетушка закричала, заплакала, переполошив весь дом и сильно напугав племянника.
Дядюшку случай с голубями сперва распотешил, а потом возмутил. Как же так, голуби, пустая забава, и никакого интереса к дядиному занятию, к лошадям, ко всему, чем полон двор! Не оправдывались упования на бойкого наследника…
5
Из деревни получили известие: умер дальний родственник Галиаскара, остались двое сирот — мальчик и девочка. Галиаскар решил взять детей к себе и послал вперед своего приказчика Габдрахмана, как будто сироты были редким товаром и заполучить их было непросто. Дядя возводил новый магазин, банк задерживал деньги, и дядя волновался, торопил банк, но в конце концов, не дожидаясь ссуды, помчал за своим приказчиком.
Детей привезли. В Казани Галиаскар переодел их в новую одежу, которая пообмялась в дороге, но все равно выглядела крикливо новой на худых, нескладных детишках, помеченных печатью откровенной убогости. Девочка хихикала, обдергивала на себе платьице и намусленным пальцем терла запылившиеся сандалии. Мальчик покрикивал на сестренку и крепко шлепал ее по остренькому задику.
С момента их приезда в доме начался ералаш. Нянюшка едва успевала поправлять задранные края ковровых дорожек, уносить обломанные листья фикуса, протирать мебель и оконные стекла. Девочка, насобирав во дворе старых тряпок, обряжала нищенками своих кукол. Мухаметгалей хворостиной лупил сестру с ее «нищенками». Хозяин терпел эту кутерьму два дня, но когда парнишка добрался до графина в шкафу и, хлебнув довольно, стал изображать пьяного мужика, он распорядился переселить всех троих в нижний этаж, где жила прислуга.
— И Габдуллу тоже, верно я тебя поняла? — переспросила тетушка.
— Да, да! — крикнул он. — И Габдуллу тоже.
Выдворив детей из своих покоев, он между тем наведывался в нижний этаж. С любопытством и некоторой брезгливостью наблюдал, как Мухаметгалей ест: подгребет ложкой мясо, схватит руками и грызет, чавкает, а глазами ищет уже другой кусок.
— Здоров же ты жрать! — удивлялся дядя. Пожалуй, он был доволен, что приютил обжору и, по всему видать, пройдоху: этакий не промахнется, если доверить ему дело.
А мальчик, вроде понимая, что к чему, охотно бегал с поручениями, вертелся возле повозки, когда хозяин выезжал со двора, а когда возвращался, раскрывал ворота, четко выговаривая: «С добрым прибытием, дядя! Позвольте, возьму саквояж. Скажу Гимади, чтобы поставил лошадь на выстойку. А то еще напоит раньше времени, болван!»
Поразительно, откуда бралось у него такое нахальство и самоуверенность!
— Когда Галиаскар-абзый умрет, — говорил он с какой-то алчной поспешностью, — я стану купцом. И буду торговать лучше, чем он. Эти покупатели такие болваны! Вот покупают у меня сапоги. Я кладу в коробку, обвязываю тесемкой и вдруг роняю. А с пола поднимаю другую коробку — пожалте вам! В другой-то коробке сапоги дрянь, а хорошие у меня останутся. — Вдруг спрашивал: — А ты сказку знаешь? Собрались парни и девки в укромном домике у старухи. Ну, ребята песни там поют, а руками под юбками у девок елозят. Вот девушки говорят: кто принесет камень из бани, тот с нами ночевать останется. Парень и пошел. Заходит в баню, только сунулся в каменку, кто-то хвать его за руку: бери меня в жены, иначе умрешь… Да ты не слушаешь, а зря: парень тот разбогател и жену отхватил богатую.
— Не богатую, а добрую. Он спас девушку от злого джинна.
— Ну да! А потом разбогател.
— А ты зачем ночью в баню ходишь? Тоже хочешь разбогатеть?
— Хожу! И ничуть не страшно. Я уже голос слышал… из трубы: бум-бум, седлай самого захудалого коня. Да где его возьмешь, захудалого, у дяди Галиаскара кони как черти! — Он смеялся, довольный враньем, но между тем продолжал ходить по ночам в баню, быть может, и вправду надеялся на чудо.
Позже повадился он бегать на кладбище. С железным багром. Багром этим тыкал вокруг старых склепов: искал клад.
— А что, — говорил он уверенно, — все так богатели: найдут клад — и богаты. Вон дядя Галиаскар пришел в город совсем нищим. Ночевал на кладбище, вдруг слышит голоса. А это разбойники сговариваются, куда золото спрятать. Разбойники ушли, а он отрыл золото и купцом заделался.
Тетушка по нескольку раз на дню перетряхивала в сундуках тяжелые атласы, постельное белье с узорами, шапочки, прошитые нитками жемчуга, башмачки из сафьяна. «Это все они заплатят ей, чтобы она поскорей ушла». От жениха несли в дом подарки: брусы меда и масла, сладкий желтый чак-чак, опять башмачки, опять шапочки… «Это все они платят ей, чтобы заманить в свой дом». Снедь, одежа, узорочья запахом своим вызывали резкий долгий кашель, болью отдающийся в груди, — он плакал.
Все чаще он видел нищих возле дома. Стерегут — а вдруг сегодня свадьба. Но пока еще только торги. Впрочем, где торгуют, там всегда полно нищих. В богатом торговом этом городе была их прорва — ухватистых, соперничающих друг с другом, сытых. Сытых, ибо всю щедрую снедь, которую не поедали богачи, уничтожали нищие. В святые праздники специально для них накрывались в богатых дворах столы, и происходило дичайшее зрелище пожирания пищи, неудержимого благодарения, живописных драк: летели лохмотья, хряскали скулы, воплями оглашался двор. Бедные люди — это бедные люди, они жили в
