Повесть о Верещагине - Константин Иванович Коничев
В ту пору отец и мать Верещагина переехали из Пертовки на жительство в Петербург. В ожидании отмены крепостного права отец выгодно продал часть своих владений череповецким купцам, часть же оставил, поручив надзор управляющему и старостам. За мизерную плату Седлецкий обучал Верещагина живописи. Только после многих и долгих домашних уроков Седлецкого он поступил в школу рисования на Бирже.
На избранный путь
Весной 1860 года кончилась строгая и планомерная муштра в Морском корпусе. Настали экзамены. Старый мореплаватель, адмирал Федор Петрович Литке, с лицом строгим и суровым, обросшим седыми бакенбардами, важно сидел за длинным столом в окружении сановных представителей. С углов стола, покрытого зеленым сукном, свисали густые кисти на позолоченных толстых шнурах.
— Верещагин Василий Васильевич!
— Я!
— Подойдите к столу.
— Слушаю, ваше высокопревосходительство! Четкими шагами гардемарин Верещагин приблизился к экзаменаторам.
— Вот вам билет, отвечайте, — предложил Литке. Верещагин взял билет из рук адмирала и прочел вслух:
— «Распределение теплоты и холода на земной поверхности». — Задумался, быстро соображая, нахмурил брови.
— Сколько вам нужно времени на размышления? — спросил Литке. — Обдумайте, можете не спешить.
— Я готов отвечать, ваше высокопревосходительство…
Верещагин сразу четко и правильно ответил на вопрос, доставшийся ему в билете.
— Хорошо, прекрасно, — сказал Литке, внимательно выслушав обоснованный ответ.
Это была первая, но не единственная похвала на экзамене, однако одобрение адмирала Литке — замечательного географа, отважного мореплавателя, исследователя Ледовитого океана и новоземельских берегов — стоило многих похвал. Василий благополучно сдал все экзамены. Сразу же после экзаменов его отец устроил небольшую семейную пирушку. Были званы родственники, кое-кто из близких знакомых. Отец и мать радовались успехам сына.
— Ну, чадо мое строптивое, — сказал отец на семейном торжестве, — ты уже теперь взрослый. Поздравляю тебя с благополучным окончанием учения в корпусе, желаю быстрого восхождения по служебной лестнице. Выпьем за твои дальнейшие успехи!
Все подняли бокалы с шампанским. Виновник торжества, прежде чем выпить, ответил отцу:
— За мои успехи в живописи, в творчестве, которого я жажду всей душой и добьюсь!..
— Я тоже за это, — присоединился Николай, старший брат Василия.
Николай учился за границей маслоделию и сыроварению. Он только что вернулся в Петербург с намерением поехать в тверские деревни и там на деле применить свои знания.
— Я выпью за то, — добавил Николай к словам брата, — чтобы Вася с избранного пути не сворачивал, а, преодолевая все препятствия, продвигался дальше, вперед. Желаю тебе, Вася, успехов и надеюсь — успехи будут.
— А служба? — строго посмотрел отец на сыновей.
— Служба отпадает, — ответил Василий.
— То есть как? Кто тебя отпустит?
— Найду способ вырваться.
— Не рассчитывай на мою поддержку, — строго сказал отец.
— Не рассчитываю. Буду пробиваться сам.
— Ах, опять все те же разговоры, — вмешалась мать. — Я не даю благословения Васе покидать морскую офицерскую службу, не даю!.. Кому нужен «свободный» художник! Да, да! Свободный от счастливой жизни, свободный от хороших друзей, от высшего общества. И как ему хочется стать прощелыгой! Кто, приличный, пустит его через порог своего дома? Разве пьянчужка Седлецкий! Будь, Вася, морским офицером! А живопись — это так, ради потехи… рисуй себе в часы досуга…
И пока говорила мать, отец искоса глядел на сына. Василий встал, подойдя к матери, обнял ее, поцеловал в лоб и сказал:
— Спасибо, мама, за добрые пожелания! Однако я поступлю так, как мне рассудок подсказывает. — И, обращаясь к отцу, добавил: — Папа, прошу не мешать мне. Я сам перед собой буду отвечать за свои правильные или неправильные поступки.
Отец выдавил тяжелый вздох и проронил только одно слово:
— Пожалеешь!..
А через несколько дней на Дворцовой набережной, в строгом и величественном здании Мраморного дворца состоялся банкет выпускников-гардемаринов. Адмиралы и капитаны произносили торжественные поздравительные речи. Все веселились. Один лишь Верещагин с тяжелой задумчивостью смотрел на общее веселье. Случилось так, что шеф Морского кадетского корпуса великий князь Владимир Александрович мимоходом заметил грустного гардемарина и снисходительно спросил его:
— Зачем нос повесил, почему мой офицер не весел?
Верещагин встрепенулся от неожиданного обращения высокопоставленной особы, вытянулся — руки по швам, — ответил:
— Ваше высочество, позвольте обратиться к вам, кратко доложить мою просьбу?
— Говори, я слушаю.
— Не до веселья мне, ваше высочество. Надо служить во флоте, а не могу, грудь болит, тяжело дышится… Пользы от меня не будет… Прошу освободить по слабости здоровья.
— Как фамилия? — осведомился князь.
— Верещагин, ваше высочество.
— Жаль, жаль. Мне тебя рекомендовали положительно. Ну что ж! Морская служба требует здоровых людей. Просьба твоя будет удовлетворена.
Верещагин чуть не привскочил от радости, но сдержался и, не выдав восторга, поклонился князю.
Отец и мать никак не думали, что сын их, не начав служить, так легко и скоро уволится. Анна Николаевна встретила известие об увольнении Васи слезами. Отец отмахнулся от сына и не без ехидства
