Крис Бауэрс - Новак Джокович – герой тенниса и лицо Сербии
Ты была ангелом. И когда ты тренировала меня, и потом, когда я чувствовал твою поддержку повсюду, где бы я ни был. Искреннюю. Сильную. Бескорыстную. Ты оставила о себе неизгладимую память в сербском теннисе. Все, кто держит в руках ракетку, сегодня в неоплатном долгу перед тобой. Обещаю, я расскажу о тебе будущим поколениям, и твой дух будет и впредь жить на наших теннисных кортах».
Будь это волшебная сказка, семь дней спустя Джокович выиграл бы Открытый чемпионат Франции. Но это была не сказка, и он не выиграл. Его обыграл Рафаэль Надаль в полуфинале продолжительностью 4 часа 38 минут, в котором у Джоковича были шансы, но в конечном итоге он не смог противостоять сопернику, который приехал на «Ролан Гаррос» после семимесячного перерыва в 2012–2013 гг. И находился в невероятной форме.
Если Генчич и вправду была ангелом-хранителем Джоковича, то в тот день она отдыхала от своих обязанностей. Но очевидно, что у Джоковича есть все еще три – четыре попытки выиграть Открытый чемпионат Франции, и, возможно, эта победа – вопрос ближайшего будущего.
Во многих отношениях наследием Елены Генчич является не столько Новак Джокович как теннисист, сколько он же как личность. По-видимому, она не жалела, что у нее нет своих детей, повторяя: «Все мои ученики – мои дети», но нетрудно представить себе, что она могла бы стать замечательной заботливой матерью. Если бы Джокович был ей сыном, которого она так и не родила, таким сыном гордилась бы любая мать. Но, возможно, она слишком остро нуждалась в нем. Генчич говорила, что через пару лет после знакомства с Джоковичем у нее появилось два очень способных ученика, но она не захотела работать с ними, якобы из-за нехватки времени, которое целиком уходило на тренировки с Джоковичем и работу на телевидении, но на самом деле ей не хотелось создавать для подопечного конкуренцию. «Я хотела, чтобы он по праву остался лучшим», – как выразилась она сама.
Такая преданность, хоть и достойная восхищения, могла оказаться утомительной, и, возможно, Джоковичу как раз поэтому понадобилось дистанцироваться от Генчич, – чем и объясняются четыре года, за которые они ни разу не виделись.
В Елене Генчич было нечто вдохновляющее и вместе с тем грустное. Ее глаза не только горели энтузиазмом – в них читалась печаль. Если ее профессиональная жизнь и вызывала у нее сожаления, то лишь потому, что от ее работы создателя телепередач мало что сохранилось. Ее карьера на телевидении завершилась в 1999 г., когда сербский телецентр был разрушен во время бомбардировок НАТО; бомбы уничтожили архивы, вместе с ними пропало большинство из 1500 снятых Генчич передач, среди которых многие были удостоены наград.
Если бы Генчич очутилась на придуманном «Би-би-си» «Необитаемом острове» (из длинного цикла радиопередач Desert Island Discs), куда могла бы взять с собой только восемь музыкальных произведений, она выбрала бы симфонию Бетховена (любую), «Адажиетто» из 5-й симфонии Малера, фортепианный концерт до минор Рахманинова, несколько пьес Шопена для фортепиано, сербскую народную и церковную музыку и несколько фрагментов, которые сочинила сама для своих телепередач. Но, зная Елену Генчич, можно предположить, что, скорее всего, она приручила бы павиана и почти все время пыталась бы обучить его перебрасывать кокос через низкую горизонтальную ветку.
Как резюмировал Джокович, величайшее наследие Генчич – ее личные нравственные принципы и эмоциональный интеллект, значительно отличающие ее от среднестатистического тренера по теннису. «Если я вкладываю всю душу в ребенка на теннисном корте, – говорила она в своем последнем интервью, – то этот мальчик или эта девочка должны принимать меня, если и не во всех проявлениях, то в главных. Иначе у меня не будет мотивации. Я очень горжусь Новаком. Этот мальчик понимает меня, он многому научился, многое получил и хотел получить еще больше. А я получала от него. Главное, чему я научилась, – это быть терпеливой. Никогда не огорчаться, а если все-таки огорчилась, то объясниться с собой и поговорить об этом друг с другом. Это очень важно».
В интервью для этой книги, данном в начале 2014 г., Джокович рассказал о ее роли в его жизни: «Елена умела смотреть в будущее, – сказал он. – Она с самого начала разглядела во мне что-то особенное. Она всегда готовила каждого из нас к чему-то большему, чем просто игра в теннис. Готовила нас к жизни. В семье меня учили всегда уважать старших и быть вежливым с ними. Елена была моим тренером, человеком, которого мои родители выбрали на роль моего учителя и наставника. Я никогда не сомневался в ее методах и способах передачи мне знаний. Я был как губка, впитывал и просил еще, а она с радостью отдавала мне все, что только могла. Как я уже сказал, она видела, как сделать из меня хорошего человека и теннисиста даже в том случае, если бы я обрел известность лишь в пределах Сербии, ведь никто не мог поручиться, что в будущем я стану спортсменом экстра-класса, объезжу весь мир и буду представлять свою родину. Во время прошлогоднего турнира „Ролан Гаррос“ Елена умерла, но для меня она по-прежнему жива. Она – неотъемлемая часть каждой моей тренировки, каждой победы и поражения… По-моему, такие люди, как она, просто не могут умереть. Ее жизнь находится за пределами физического мира. Я навечно признателен ей за то, что для меня она стала теннисной матерью».
Глава четвертая
Возрождение Сербии в результате югославских войн
Т рудно найти страну, на историческом облике которой не было бы темных пятен. На некоторые из таких пятен даже не надо указывать, они и так видны. К примеру, Германия, зрелая в культурном отношении страна, подарившая миру Гете, Бетховена и Дюрера, развязала две мировых войны и причинила невыносимые страдания людям только из-за их национальной принадлежности. Поведение России в войне против Японии в 1904–1905 гг. было и трагично, и неразумно: стоило посылать балтийский флот в девятимесячный поход ради поддержания престижа царя, чтобы потом этот флот за сорок пять минут был потоплен японцами в Цусимском проливе? На счету России также сталинские показательные процессы, репрессии и чистки 1930-х гг. В Руанде в 1994 г. свирепствовал геноцид, в Чили была эпоха Пиночета, в ЮАР – апартеид. На долю США приходится немало беспринципных сделок с сомнительными режимами и вдобавок долгое нежелание предоставить небелым американцам права, гарантированные конституцией. При ближайшем рассмотрении внешней политики Великобритании за последние 200 лет обнаруживаются всевозможные подробности, которые создатели великой империи предпочитают не афишировать: это первые концлагеря во время англо-бурской войны, бойня в Амритсаре в 1919 г. и другие малоприятные примеры колониальных амбиций и деспотизма.
Обо всем этом и о многом другом следовало бы помнить, прежде чем нападать на Сербию с обвинениями ее в событиях 1990-х гг. Да, в истории Сербии есть период, о котором не могут спокойно вспоминать такие люди, как Новак Джокович. Он часто говорит о том, что одна из его задач как общественного деятеля – убедить мир, что сербы вовсе не кровожадный сброд, какими их часто изображало мировое телевидение в 90-х гг. ХХ в., когда Югославию захлестнула волна насилия. «Я прекрасно отдаю себе в этом отчет каждую минуту своей общественной и личной жизни, – говорит Джокович, – особенно когда я за границей. Это заложено в большинстве сербов моего поколения и старше. Нам постоянно твердили, что сразу за пределами страны нам предстоит столкнуться с массой стереотипов, ассоциирующихся с нами, поскольку мы выходцы из Сербии. Нас будут подозревать в самых отвратительных и предосудительных вещах, и мы должны постоянно быть начеку. Мы – посланники наших родных и своей страны, наш долг всегда показывать себя в лучшем свете. И я с огромным почтением исполняю этот долг, надеясь даже случайно не уронить честь своей родины».
Трагедия югославских войн заключается в том, что в них не было никакой необходимости. Среди ряда этнологов бытует мнение, что в 1918 г. сербы придерживались инклюзивного подхода к национальному вопросу, считая, что народы, которых роднила с сербами близость языков и религии (неважно, реально исповедуемой или существующей лишь титульно), легко могут жить в одной и той же стране, будь то «Великая Сербия» или «Югославия». Не все готовы согласиться с такими взглядами, однако неоспорим факт, что в целом отношения между сербами, черногорцами, хорватами, словенцами, македонцами и другими на личном уровне складывались легко, и вдобавок язык, на котором говорили в Югославии, был известен как «сербо-хорватский», что тоже свидетельствует о близости сербов и хорватов.
И тем не менее к 1990 г. враждебность между союзными республиками Югославии достигла той точки кипения, когда «кто не с нами, тот против нас». Эти настроения были достаточно сильны в пяти республиках, соответствовавших этнически узнаваемым народам – в Сербии, Хорватии, Черногории, Словении и Македонии. Еще хуже обстояло дело в Боснии и Герцеговине – маленькой республике, где в действительности не было этнических боснийцев. Самой многочисленной этнической группой здесь были мусульмане (известные как бошняки), но и сербов и хорватов насчитывалось немало. Именно трагическая волна насилия, связанная с враждой соседей друг с другом – когда друзья и близкие, еще недавно справлявшие праздники вместе, вдруг превращаются во врагов, – была особенно сильна. От ее ужасных последствий молодые республики продолжают оправляться и по нынешнее время.
