Жаклин Кеннеди - Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой
Не выдержав, я расплакалась. Но муж не стал меня утешать или извиняться, оказалось, что вся семья Кеннеди такого же мнения – Джеки совершенно не годится для того, чтобы ее показывать людям. Разве что спрятать куда-нибудь за спины родни.
Единственный мой сторонник Джозеф Кеннеди, и тот мрачно пошутил:
– Если не желаешь красоваться перед объективами или быть на виду, то тебе лучше забеременеть.
В первые годы замужества мне было очень трудно. Джек болел, ему сделали тяжелейшую операцию, восстановление проходило очень тяжело, мы все время нервничали и находились рядом. Потом он сразу включился в избирательную кампанию 1956 года, намереваясь стать лидером Демократической партии.
Как и советовал Джозеф Кеннеди, я уже была беременна. Джек выборы проиграл, хотя был близок к победе. Утешить мы его ничем не могли, но я все равно не понимала, как он мог просто улететь во Францию, оставив меня одну в ожидании родов.
Во Франции в это время отдыхали все Кеннеди, которым я совершенно не подходила – не была активной, плохо помогала мужу во время выборов, требовала хоть какого-то внимания и уважения к себе.
Джек улетел, не обратив ни малейшего внимания на мою просьбу, семья Кеннеди важней его собственного неродившегося ребенка. Мало того, он не стал отдыхать вместе с родителями, а, слегка зализав раны, отправился на арендованной яхте в плаванье вместе с любовницей.
У меня раньше срока родилась мертвая девочка. Я так мечтала назвать дочку Арабеллой…
Открыв глаза после наркоза, я увидела подле своей постели не Джека, а Бобби, сразу все поняла и спросила только о ребенке. Джека несколько дней не могли найти в море, он не находил нужным звонить супруге. И когда узнал о рождении дочери мертвой, тоже не слишком расстроился, подобное вовсе не входило в планы будущего президента. Я совершенно не вписывалась в семейство Кеннеди.
Джека почти силой заставили прилететь в Ньюпорт и прийти в больницу. Разговаривать я с ним не стала. Если я не подходила сенатору Джону Фицджеральду Кеннеди как супруга, то он мне не подходил как муж.
Он снова отправился в поездку по штатам, а я всерьез задумалась о разводе.
Возможно, еще тогда стоило понять, что жизнь с Джеком не будет безоблачной, что он не способен не только любить, но и просто уважать меня. Сначала я просто наивно надеялась, что сумею завоевать любовь этого необычного человека, но этого так и не случилось…
Только через пять лет Джек заметил, что его супруга чего-то стоит, но для этого понадобились зарубежные визиты президентской четы и многочисленные похвалы мне со всех сторон, откровенное восхищение других.
А тогда я всерьез задумывалась о том, чтобы развестись и начать новую жизнь. Моя семья меня поддерживала, Ли пригласила пожить у них в Лондоне, потом съездить в Париж, чтобы немного прийти в себя. Когда я вернулась, состоялся тот самый знаменитый разговор с Кеннеди-старшим, который лучше других понимал две вещи: во-первых, что разведенному католику с ирландскими корнями никогда не стать президентом, во-вторых, что я еще чего-то стою, то есть у меня есть именно то, чего не хватает семейству Кеннеди, чтобы не стать посмешищем, попав в Белый дом.
Джозеф предложил мне сделку. Он просил об одном: жить вместе с Джеком и родить ребенка. Я все еще глупо надеялась, что сумею завоевать сердце Джека, стать для своего мужа единственной.
Весной следующего года от рака умер папа, а в ноябре родилась Каролина.
Кажется, с этого дня многое изменилось, но это только кажется. Джек был очень рад рождению дочери, он вообще любил детей, но клан Кеннеди меня в свои ряды так и не принял. Однако политику Джеку я становилась все более и более полезной, поскольку приняла активное участие в предвыборной кампании, которая уверенно набирала обороты.
Вот тут впервые прозвучало, что я ценное приобретение семейства, а Джозеф Кеннеди горделиво усмехался, мол, он единственный вовремя приметил полезную невестку.
Я очень старалась. Нет, не быть принятой в клан, я уже понимала, что этого никогда не произойдет, но нужно было помочь Джеку и доказать, что я стою большего, чем вся эта компания, совершенно не умеющая себя вести.
Однако сотрудники предвыборного штаба Джека решили, что меня следует держать на заднем плане, потому что я не соответствовала образу милой клуши – жены будущего президента, которая дальше своего передника ничего не видит. Даже когда в Луизиане собравшаяся толпа просто ревела от восторга после моего незамысловатого выступления на французском, выводов не сделали. Меня все равно оставили на заднем плане, ведь я не была столь громкоголосой, как Роуз, столь напористой и бесцеремонной, как сестры Джека. Не из клана Кеннеди.
Я больше не стремилась быть понятой и принятой семейством, все чаще оставаясь просто в одиночестве, причем часто в буквальном.
Празднуя очередную победу, Джек, который только вчера привлекал меня в помощь, сегодня уже просто забывал о моем существовании. Такое бывало не раз. Наблюдая, как муж охотно раздает интервью и выступает перед журналистами, я понимала, что не нужна, тихонько уходила и пережидала в машине иногда по несколько часов, пока Джек беседовал, потом праздновал с друзьями. Только садясь в машину, он вдруг вспоминал, что с ним приехала и я, но извиниться не находил нужным. Политика прежде всего, а жена… ну… подождет.
Когда проходила кампания 1960 года я снова была беременна и потому участвовала далеко не во всех мероприятиях. Вместо меня на митинги вместе с Джеком ездила жена Тедди Джоан, которая сама совсем недавно родила дочку. Ей оказались впору мои платья и костюмы, и Джоан была просто в восторге, когда я предложила все забрать.
Я сама понимала, что стиль студенточки, копирующий наряды Одри Хепберн из «Сабрины» (я даже коротко постриглась «под Хепберн»), нужно оставить в прошлом. Это у молодого сенатора могла быть такая жена, президенту требовалось нечто более серьезное и взрослое.
А жаль, потому что и короткая стрижка, и стиль, созданный Живанши для Одри, мне тоже подходил.
Когда Джек стал президентом, произошло то, чего я больше всего боялась. Если в семействе Кеннеди вряд ли возможна личная жизнь каждого, все проходило на виду у родственников и уклоняться от внимания считалось признаком спеси или неуважения, то стоило вступить в президентскую гонку, как понятие личной жизни исчезло совсем.
Я не могла этого понять. Ну почему у президентской четы или у первой леди не может быть закрытой от всевидящего ока любопытных собственной жизни?! Да, публичные люди в тысячу раз уязвимее для репортеров, особенно семья человека, который стоит во главе всей страны и представляет ее перед другими странами.
Да, американцам интересно, сколько бигуди накручивает на ночь первая леди (лучше бы спросили, какие книги я читаю), у кого одевается, каким сортом мыла умывается… Уважая это любопытство, я была согласна время от времени позировать, рассказывать о своих предпочтениях, что-то советовать, словно американки и без меня не ведают, как часто нужно мыть голову и стричь ногти. Все это вызывало восторг, но почему я должна все время, каждую минуту жить под этим чертовым оком, называемым репортерами, и постоянно делать то, чего я не желаю делать?!
Репортеров не люблю до сих пор, хотя когда-то и сама была такой, пытаясь разговорить маленьких родственниц Эйзенхауэров. Прекрасно понимаю, что это их работа, но даже когда ее выполняют качественно и снимки хороши, постоянное преследование превращает жизнь в кошмар.
Однажды, когда я привезла в Белый дом щенков, репортерша поинтересовалась, чем я собираюсь их кормить. Бесконечными вспышками камер были замучены даже щенки, и я резко ответила:
– Репортерами.
Конечно, это сочли остроумной шуткой, но, будь у меня такая возможность, я этой шутке последовала бы.
Репортеры превратили нашу жизнь в кошмар еще во время президентской гонки, не отставали при жизни в Белом доме, укоряя меня в закрытости и хваля Джека за открытость (неужели не понятно, что его Западное крыло Белого дома предназначено для работы, а потому открыто для прессы, а Восточное – для личной жизни, которая имеет право быть закрытой?!), преследуют меня и по сей день, хотя я просто американка и просто бабушка.
Но не меньше репортеров меня возмущала обязанность жить на виду и у Кеннеди.
Сомнительно, чтобы у Роуз были настоящие подруги, а у семейства Кеннеди настоящие друзья. Мне кажется, только полезные для дела. Мужчины приятельствовали со многими, в том числе и в развлечениях на стороне, а Роуз?
Титул друга семьи означал, что человек чем-то полезен. Я не хотела встречаться и только с полезными людьми и вообще со многими из них встречаться, да еще тогда, когда была совершенно к этому не расположена или когда у меня были свои планы.
Вот этого семья не понимала вообще. Как могла одна из Кеннеди, тем более та, на мужа которой семья делала основную ставку, не следовать требованиям Кеннеди?!
