Николай Павленко - Меншиков

Надо полагать, что среди облагодетельствованных князем людей начались распри из-за размера полученной подачки, и Пырский, опасаясь доноса, решил упредить события. 9 ноября 1727 года он отправил в Верховный тайный совет донесение, в котором говорилось о «получении подарков не только здесь, в Ранненбурге, но и в дороге».[423]

Как же жилось князю в течение двух месяцев, когда он находился под надзором Пырского?

Меншиков, как явствует из документов, рассчитывал, что Ранненбург станет для него последним убежищем, где он будет коротать жизнь до конца дней своих, поэтому принимал меры, чтобы устроиться в нем поудобнее, и думал о завтрашнем дне. Еще будучи в пути, он позаботился о благоустройстве своей новой резиденции. В Ранненбург он отправил несколько распоряжений о заготовке столовых припасов, меда и пива, ремонте хором, приобретении рыбы на Покровской ярмарке. Приказчикам вотчин, расположенных близ Волги, велено было проявить старание «о покупке и присылке яицкой и волжской разных засолов икры», а московский приказчик должен был обеспечить дом разными сортами вина.[424]

Режим содержания ссыльного, видимо, не отличался строгостью. Меншиков по-прежнему покупал благосклонность капитана Пырского разного рода подношениями, которые тот охотно принимал и после того, как известил Верховный тайный совет о том, что князь не скупился на подарки. Поводов для приема подношений было немало: то день рождения Пырского, то именины его супруги, то день рождения самого князя, то встреча Нового года. В руках Пырского оказались золотые часы, табакерка, перстни, отрез золотой парчи на камзол и даже пара поношенных платьев с княжеского плеча.

Несмотря на послабления Пырского, от былого величия остались жалкие воспоминания. Семья князя хотя и пользовалась услугами дворни, но численность ее уменьшилась более чем вдвое: выехали из Ранненбурга слуги-иностранцы, исчезли певчие, карлы, убавилось лакеев и конюхов. В Петербурге проснувшегося князя ждала толпа вельмож и придворных. В Ранненбурге вместо вельмож у дверей стоял часовой, зорко следивший за каждым шагом узника.

Жизнь семьи, успевшей как-то приспособиться к условиям ссылки, была в начале января 1728 года нарушена появлением в Ранненбурге двух новых лиц – гвардии капитана Петра Наумовича Мельгунова и действительного статского советника Ивана Никифоровича Плещеева. Первый из них должен был заменить Пырского на посту начальника караула.

В Верховном тайном совете в действиях Пырского усмотрели грубые нарушения инструкции, поэтому Мельгунова снабдили новой инструкцией, устанавливавшей более жесткий режим заточения. Строже стал контроль за перепиской Меншикова. В инструкции читаем: «Чтоб ни единое письмо ни к ним, ни от них мимо твоих рук не миновало». Ограничивались права Меншикова на вотчины – ему было запрещено заключать какиелибо сделки. Инструкция содержала новый пункт, навеянный отправлением должности начальника караула предшественником Мельгунова. «У него же, Пырского, принять остаточную у него денежную казну. А от князя Меншикова как тебе самому никаких подарков не брать, так и подчиненным брать отнюдь не допускать под опасением за преступление по военному артикулу».[425] Плещеев тоже был снабжен инструкцией. Президент Доимочной канцелярии, человек, по отзывам современников, весьма свирепый, в дни могущества Меншикова постоянно отиравшийся в приемной его дворца, теперь, согласно инструкции, должен был выполнять роль следователя.

Опальному вельможе предъявили множество финансовых претензий частные лица и государственные учреждения. Плещеев должен был потребовать от Меншикова ответа в расходовании казенных сумм. Долги ссыльного, реальные и мнимые, дали Верховному тайному совету повод приказать Плещееву описать все его «пожитки», опечатать их и приставить караул. Следователю, кроме того, надлежало отобрать у Меншикова и его сына «чюжестранные кавалерии» – иностранные ордена, «понеже, – как сказано в инструкции, – чюжестранные потентаты чрез своих министров» требовали их возвращения. Одно поручение, весьма деликатное, выполнение которого требовало соответствующих навыков, объясняет, почему при назначении следователя выбор пал именно на президента Доимочной канцелярии.

Двор и столичные сановники твердо уверовали в несметные богатства Меншикова. Эта убежденность подкреплялась еще и тем, что князь в дополнение к доходам с вотчин в 1727 году взял у казны на расходы около 200 тысяч рублей. Члены Верховного тайного совета надеялись обнаружить в княжеском дворце уйму денег наличными. Но вот незадача: «Денег в доме ево ничего не является», – разочарованно отметила депеша. Плещеев должен был допросить Меншикова, «чтоб он сказал подлинно, без утайки, куда взятую в нынешнем году сумму употребил или где и у кого в сохранении положены. Також, нет ли где в чужестранных государствах в банках и в торгах».[426]

Плещеев начал составление описи имущества 5 января 1728 года. В присутствии Меншикова, членов его семьи и многочисленной челяди открывались один за другим подголовки, сундучки, ларчики, футляры, из которых извлекали усыпанные бриллиантами, жемчугом и изумрудами шпаги, трости, пряжки, запонки, перстни, портреты. В общей сложности в опись было включено 425 предметов различных наименований, принадлежавших Меншикову, его супруге, сыну и двум дочерям. Поскольку многие драгоценности записывали под одним номером и называлось их общее число (например, «15 булавок, на каждой по одному бриллианту» или: «2 коробки золота литого», «2 больших алмаза в серебре», «95 камней лаловых больших и средних и самых малых»), то общее количество предметов достигало нескольких тысяч. Среди конфискованных предметов находилась и трость, изготовленная по эскизу Петра и подаренная Меншикову за Калишскую победу, а также подарки и награды иностранных коронованных особ: шпага с золотым эфесом, украшенным алмазами, – подарок польского короля; запонка с большим алмазом, подаренная прусским королем, датский орден Слона с шестью большими бриллиантами. Среди «пожитков» княжеской семьи интересны предметы домашнего обихода и гардероб вельможи, его супруги и детей. Вся посуда была сработана из серебра: чайники, подносы, сахарницы, кофейники, ножи, вилки. Даже «блюдо, что бреютца» и «уринник с ручкою» (ночной горшок) были серебряными. Поражает огромное количество одежды князя. Перечень ее вполне подтверждает репутацию, которую снискал светлейший среди современников: он был модником и тщательно следил за своим гардеробом. Достаточно сказать, что опись Плещеева зарегистрировала 147 рубах без манжетов и с кружевными манжетами, из голландского полотна, около 50 кружевных и кисейных галстуков, 55 пар простых и шелковых чулок, 25 париков, огромное количество простынь, подушек, скатертей.