Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф
Держите себя в хорошем, теплом и сытном месте. Несмотря на это скучное полуночное письмо, я шлю вам всем свою любовь и воспоминания.
Том
Думаю, какое-то время я буду продолжать получать почту здесь. Скажи Фреду, что я напишу ему письмо до конца недели.
Олину Доусу
Гарвардский клуб
Нью-Йорк
Четверг, вечер
[Январь, 1927 года]
Дорогой Олин:
Я только что получил твою письмо – у меня есть двадцать минут, чтобы ответить на него, но я вполне готов провести остаток ночи, если мой ответ приведет тебя ко мне или меня к тебе.
Я вернулся из Европы первого января и живу в огромной квартире на 8-й Восточной улице, 13 (не в Вилладже), над портняжной мастерской. Я пишу огромную книгу, к которой приступил еще в Англии. Пишу с одиннадцати вечера до шести утра, а встаю в час или два дня. Впервые в жизни я серьезно работаю. Это безумие, пьянство, дикость – но это хорошее чтение.
Позволь мне рассказать об этом без передышки. Я думал о тебе, мой прекрасный приятель, несколько тысяч раз и задавался вопросом, почему я потерял тебя. Я думал, не написал ли я в письме что-то обидное для тебя, не вызвал ли у тебя отвращения мой образ жизни. Потому что, так или иначе, я представляю, что могу навести вдумчивого человека на мысль о худших проявлениях Нерона, Калигулы или самого злобного приверженца разврата Гоморры. Позволь тебя успокоить: ты найдешь меня респектабельным, трудолюбивым, нищим, грязным – и, боюсь, несколько скучным. Несколько друзей из старого затонувшего мира поднимаются по ступенькам, чтобы увидеть меня – кроме них, я никого не вижу и никуда не хожу.
Возможно, меня заставят вернуться к преподаванию в сентябре следующего года [Вулф не преподавал в Нью-Йоркском университете в течение весеннего семестра 1927 года, но вернулся в сентябре] – они хотят, чтобы я вернулся, Бог знает почему (без лишней скромности) – и я могу поехать за границу этим летом, если мне удастся запустить «Моби Дика».
Если бы ты ждал, что я тебе напишу, ты бы уже давно (как сказал Сэм Джонсон) одержали победу. Но я не знал, где тебя искать. Я подумал о Йеле, но не знал адреса, и не подумал о Райнбеке. Снова проявил ум мастера.
[остаток этого письма утерян].
Мейбл Вулф Уитон
Гарвардский клуб
Нью-Йорк
Понедельник, 24 января [1927 года]
Дорогая Мейбл:
Я получил твое письмо сегодня вечером, а вчера проводил Ральфа. [Ральф Уитон отправился в круиз на Кубу, организованный Национальной компанией кассовых аппаратов для своих продавцов.] Твое письмо пришло ему за час или два до отплытия, и оно было так полно любви и поцелуев, что он не мог говорить пять или десять минут. Затем он начал длинную речь, воспевающую твою доброту, величие, красоту и так далее, которая закончилась, когда он выдохся и лодка отплыла. Кроме того, в тот момент он был довольно трезв. Но об этом позже…
Я бы ни за что не пропустил Ральфа и его товарищей по играм. Впервые в жизни я видел несколько сотен молодых людей вместе. Я спустился на пристань в пять часов. Промозглая ледяная погода! Прекрасное маленькое судно, содержащееся в идеальной чистоте голландцами, которые им управляют. Но это ненадолго. Ральф занял место на палубе «В» вместе с агентом из Мемфиса и мистером «Нокаутом». Я застал Ральфа в его комнате, а С. – исполнял дикий чарльстон на пианино на лестничной площадке, а все остальные выглядели так, словно только что приехали с Кубы.
Меня тронуло то, как мальчики приветствовали друг друга после года отсутствия. Когда они поднимались на борт и видели своих друзей, их рты раскрывались в выражении изумления, они бросали свои сумки, издавали громкий крик и бросались вперед, смеясь и выкрикивая такие любезности, как:
«Джо, старый ублюдок, как ты, черт возьми, поживаешь!»
или
«Черт меня побери, если это не Пит – ты, паршивый бездельник!»
И так далее. Компания подарила каждому из них новую трость, шляпу адмирала флота со звездой за каждую поездку – у Ральфа их было девять – и 85 долларов, кажется, наличными. Я сошел с корабля около шести часов с Ральфом, с агентом из Майами, и человеком из Хейгерстауна, который думал, что знает, где мы можем это достать [речь идёт о выпивке во время сухого закона]. Но он не знал, и я отвел их в одно из своих заведений, итальянский ресторан, где мы могли это сделать. Все мы съели ужин, потратили кучу долларов, и прихватили изрядное количество старого доброго американского столового вина – синтетической выпивки – в виде ржаного виски, рома, пива, эля и коктейлей, из которых я выпил четыре, а твой муж два или три.
Бедняжки, они радовались как дети, потому что это было то, что они называли «хорошей штукой», но я весь день беспокоился о состоянии их здоровья. Мы купил бутылку рома «Баккарди», которую отнесли на корабль и изрядно пригубили с помощью вышеупомянутого брата, который долго тянул, громко отрыгивал и заметил, что это чертовски хороший скотч. Последние два-три дня он, очевидно, тренировался, и я не видел особых причин, почему он вообще должен ехать на Кубу, раз уж ему так хорошо в Нью-Йорке. Он был влюблен во все на свете: чтобы показать это, он доставал из брюк восьмидюймовый перочинный нож, открывал его, разражался безумным хохотом и объявлял, что собирается вырезать ваше проклятое сердце. Но в мальчике не было ничего плохого – он очень привязался ко мне, сообщил, что я похож на проклятого пирата и хуже моего брата Фреда – это все, что он мог сказать о ком-либо. К этому времени действие нью-йоркского хмеля немного выветрилось из других членов списка пассажиров, и они стояли и жадно ждали, когда корабль отплывет и откроется бар. Я сообщил им, что бар на корабле обычно открывается только на следующее утро, если он плывет ночью, на что 437 голосов завопили, что лучше бы он открылся (Боже мой!), иначе они выломают эту чертову дверь. Так что я полагаю, что она открылась…
[остаток этого письма утерян]
Джулии Элизабет Вулф
Гарвардский клуб
Западная 44-я улица, 27, Нью-Йорк
Пятница, 4 марта 1927 года
Дорогая мама:
Я еду в Бостон на несколько дней, чтобы спасти свои книги. Я очень много работаю и живу очень дешево, готовя себе еду. Я надеюсь закончить книгу весной.
Мое здоровье в порядке,
