Судебные речи великих русских юристов - Коллектив авторов
Жажда мщения моментально вспыхнула в подсудимой и слилась с самим исполнением. Тут не было никакой предумышленности, в которой обвиняют Марию Левенштейн, это был один внезапный умысел, в котором намерение, решимость и исполнение почти совпали. Преступная мысль блеснула, была тотчас же усвоена и мгновенно осуществлена.
Отсутствие, таким образом, как нравственных, так и юридических оснований к признанию действий обвиняемой предумышленными станет для вас еще более очевидным, если вы примете в соображение те условия, наличность которых требуется и действующими законами для подобного рода квалификации каждого отдельного преступления.
Упомянутые условия, при которых всякое запрещаемое законом деяние выходит из сферы неосторожных и становится преднамеренным, заключается, с одной стороны, в доказанном умысле на это деяние, причем проявление такого умысла, согласно указаниям закона, может выразиться в письменных или словесных угрозах совершить известное преступление, а с другой – в сознательном желании или намерении достигнуть заранее определенных последствий, присущих задуманному преступлению, приисканием и приобретением средств, необходимых для совершения именно данного преступления.
Отсюда ясно, что точное определение преднамеренности всякого преступления обусловливается полнейшей гармонией во всех действиях обвиняемого, то есть необходимо, чтобы действия эти следовали одно за другим в том порядке, какой соответствует умыслу и намерению.
Постараемся пояснить нашу мысль примером. Если лицо А., желая из мести или по какой-либо иной причине, поджечь здание, принадлежащее лицу Б., сначала об этом ему угрожает словесно или письменно, а затем несколько времени спустя покупает паклю и керосин и совершает поджог, то правосудие, несомненно, будет иметь перед собой в таком деле предумышленное преступление, то есть деяние, заранее и сознательно обдуманное как по отношению к цели, так и его последствиям.
Одно простое сопоставление приведенных мной доводов и соображений, определяющих понятие предумышленности преступления, с действиями обвиняемой Левенштейн, которая, как выяснилось по делу, имела скорее намерение лишить жизни себя, а не Михневу, и с этой целью воспользовалась револьвером, найденным в шкафу Линевича и случайно оказавшимся при ней во время объяснений с Михневой, – все эти действия подсудимой, по моему личному убеждению, исключительно говорят в пользу бессознательного совершения ею известного преступления, вызванного жестокими и незаслуженными оскорблениями со стороны Линевича, а затем – самой Михневой, разбившей навсегда всю ее семейную жизнь.
Итак, господа присяжные заседатели, вам известны все обстоятельства дела, другими словами, вы ознакомились со средствами и целью защиты. Речь моя приходит к концу. Да позволено мне будет заключить ее вопросом: кого же вам приходится осуждать по настоящему делу при условиях, только что мной описанных? Ту, которая из трех действующих лиц менее виновна и которую можно только упрекнуть в сильной и бескорыстной привязанности, в желании основать свою, хотя и незаконную, семью, свой домашний очаг, служить для детей, непризнаваемых законом, примером, одним словом – в желании всего того, что предписывается божескими и человеческими законами?! Но я глубоко убежден, что между вами не найдется ни одного человека, который после всего слышанного и виденного здесь на суде решился бы бросить камнем в подсудимую: «Она много любила и многое простится ей!».
И в самом деле, обвиняемая достаточно наказана за свое увлечение, будучи лишена одновременно чести, надежды, а следовательно, и будущности! Но при такой утрате всего, что уже для нее невозвратимо, я полагаю, она вправе ожидать от вас, присяжные заседатели, хотя бы того, что еще во власти вашей, а именно – возвращения отсюда к своим детям, которые еще нуждаются в ее попечении.
Подобным приговором своим вы, несомненно, создадите принципиально такую нравственную силу, перед которой должны будут преклоняться все линевичи, признающие за собой право безнаказанно бесчестить и покидать на произвол судьбы увлекаемых ими женщин!
Упоминая о Линевиче, невольно приходит на память замечание одного знаменитого французского мыслителя конца XVII столетия (Фонтенеля): «Надо, – говорит он, – прежде всего исчерпать заблуждения, чтобы дойти до истины». Кто может отрицать, что ввиду вашего будущего, с нетерпением ожидаемого приговора эту истину постигнет и сам Линевич и что связь с Михневой будет его последним заблуждением, после которого он не замедлит огласить свой брак с подсудимой и тем, хотя отчасти, загладит прошлый поступок, которому, к сожалению, как я уже заметил, отведено в нашем Уложении о наказаниях слишком скромное место.
* * *
Решением присяжных подсудимая Мария Левенштейн была оправдана.
* * *
Примечания
1
А. Ф. Кони – автор произведений «На жизненном пути», «Судебные речи», «Отцы и дети судебной реформы», биографического очерка «Федор Петрович Гааз», многочисленных воспоминаний о коллегах и деятелях российской культуры.
2
Высоцкий С. А. Кони. – М.: Молодая гвардия, 1988. – (Жизнь замечательных людей). С. 134.
3
Г. Джаншиев. Эпоха великих реформ. – СПб., 1907. С. 735.
4
Дело о злоупотреблениях в Саратовско-Симбирском земельном банке рассматривалось в Тамбовском окружном суде в июне-июле 1887 года.
5
Дело о Московском ссудном банке рассматривалось в Московской судебной палате в октябре 1876 года.
6
В. В. Вересаев. Соч., т. IV, М., 1948, стр. 446–447.
7
Г. Джаншиев. Эпоха великих реформ. – СПб., 1907. С. 811.
8
Акт осмотра.
9
Высшее право – высшая несправедливость
10
Спасович В. Д. Соч., Т. VI. – СПб., 1894. С. 1.
11
С. А. Андреевский. Драмы жизни. – Петроград, 1916. С. 622.
12
Б. Глинский. Русское судебное красноречие. – СПб., 1897. С. 34.
