Восточный фронт адмирала Колчака - Сергей Владимирович Волков
Что касается военной стороны дела, то сибирские войска были осенью 1918 года на правом фланге фронта, имея штаб Сибирской армии в Екатеринбурге. Войска в это время были в великолепном состоянии, молодые солдаты были выше похвал. Армией этой командовал генерал Гайда, принятый правительством на русскую службу, связанный с Колчаком личными отношениями, знакомый ему по борьбе с большевиками на Востоке. Характеристики генерала Гайды дать не сумею, но, видимо, в нем преобладало авантюристическое стремление над всеми остальными. Ближайшим его помощником по военной специальности был некий полковник Богуславский, бывший некогда на Кавказе и имевший репутацию человека выдающихся военных дарований. Кроме Гайды, на северном участке славились два молодых генерала – Пепеляев и Голицын.
Так называемая Западная армия (средняя) состояла из остатков бывшей Народной. Неудачи заставляли ее постепенно отходить к Уральскому хребту, и остановилась она лишь в 60 верстах к востоку от Уфы, в районе станции Иглино. Много доблести было проявлено за этот период Ижевской и Воткинской бригадами, состоявшими из рабочих с заводов того же наименования. Это все были добровольцы, и предшествовавший красный режим сделал их ярыми антибольшевиками. Участком этого фронта сперва командовал генерал Дитерихс, а затем генерал Ханжин. Ко времени весеннего наступления 1919 года армия эта была пополнена частями из сибирских армий (генерала Голицына). Части эти хотя и были, как я указывал выше, отменными, но они, вследствие пополнения их к этому времени мобилизованными – сибиряками и пленными красноармейцами, свою боеспособность скоро потеряли.
Южная группа состояла почти сплошь из казачьих войск – Оренбургского и Уральского. Группа эта была в трудном положении, так как после падения узловой станции Кинель (октябрь 1918 года) Оренбург (вернее, Орск) должен был снабжаться гужевым путем, ибо город Кустанай, соединенный с Сибирской магистралью, находился от него в 250 верстах, что, конечно, страшно затрудняло положение. Уральск был еще в худших условиях и, в сущности говоря, был почти совсем самостоятельным.
Кроме этой западной линии, тянувшейся на 600–700 верст, был еще отдельный Семиреченский фронт, защищавший Сибирь от Туркестанской Красной армии. Там сидел атаман Анненков с 30-тысячным отрядом.
Одним из характерных явлений при борьбе с большевизмом является так называемая «атаманщина». Явление это сопровождает настоящую Гражданскую войну и есть естественное следствие тех условий, в которых ведется борьба. Партизанские отряды образовываются с обеих сторон и, как иррегулярные части, естественно, притягивают к себе людей, отличающихся известным авантюризмом, удалью, давая им возможность выявлять свои индивидуальные качества. На Востоке, где имеются до десяти отдельных казачьих войск, это явление получило весьма большое развитие. Поэтому, касаясь антибольшевистской войны, нельзя пройти мимо этого явления. На Дальнем Востоке самым крупным атаманом являлся, конечно, Семенов, затем известный Калмыков{118} в Приамурье, Анненков{119} в Семиречье, Красильников и Волков в Иркутске и еще некоторые другие. Начальники некоторых отрядов старались присваивать себе названия и титулы вроде «воевод» и т. д. Насколько полезны были эти самостоятельные отряды в начале очищения местностей от большевиков, настолько же они осложняли при налаживающемся строе и государственном порядке политическую жизнь. Так, например, атаман Семенов, долго не признававший Омска, самостоятельно распоряжался под Читой, задерживая военные грузы, предназначавшиеся для фронта, арестовывая пассажиров, осложняя и без того сложное и запутанное положение. Другие, не столь крупные, как Калмыков, просто в этот период представляли из себя разбойников. Совладать с ними, с их своевольными шайками и добиться от них уважения к законности и порядку было почти невозможно.
О Чехословацком корпусе, игравшем в начале Белого движения на Востоке преобладающую роль, я говорил. Сперва чехи принимали в борьбе активное участие, но постепенно они начали оттягиваться в тыл с намерением отдохнуть и переформироваться, но в результате совершенно отошли от активных действий. Фактически они оставили фронт в ноябре – декабре 1918 года, а с весны на них была возложена охрана Сибирского пути.
Из других национальных формирований, принимавших активное участие в борьбе, отмечу поляков под Уфой, а затем сербов. Последние были все время выше всякой похвалы.
Французский батальон пытался выступить в декабре под Уфой, но, попав под 30-градусный мороз, потеряв большой процент замерзшими, принужден был немедленно ретироваться. Находившиеся еще в Сибири канадцы (около 5 тысяч), американцы, англичане и итальянцы участия в боях не принимали, а служили скорее моральной опорой правительству. Японцы были в Забайкалье и имели постоянные стычки с большевиками под Благовещенском и на Амуре. Об их желании или намерении принять активное участие в борьбе на Уральском фронте говорилось немало, иногда называли в правительственных сферах чуть ли не точное количество бойцов и время их выступления, но дальше разговоров и слухов это не шло.
Роль иностранных представителей все время была неясна и вносила все время массу осложнений и затруднений; стоит лишь вспомнить предательскую роль французского генерала Жанена.
Останавливаясь на положении дел в Сибири в течение зимы 1918/19 года, я не собирался нарисовать этим исторического обзора, а лишь дать общую картину, как она рисовалась мне, видавшему и Народную армию, и Сибирь, а затем и Северо-Западную армию. Мне приходилось в Омске ежедневно видеть людей, приезжавших с самых различных местностей, офицеров и чиновников, близко стоявших к армии и управлению, соприкасаться с политическими организациями и членами их, интимно и коротко знать людей, бывших близкими к адмиралу Колчаку. Вся обстановка говорит, что было необычайно трудно и сложно установить какой-либо порядок по огромному пространству Сибири, делившейся на столько отдельных, самостоятельных частей, разрешавших вопросы по своим индивидуальным особенностям, мало заботясь о более далеких перспективах.
Можно одно лишь сказать, что единственно стоявшим на высоте был Колчак. Я не знаю человека, видавшего его и не проникнувшегося к нему безграничным уважением, преклонением к его рыцарской личности. Его честность была исключительна. Энергия и желание нести с честью взятый на себя крест были очевидны.
Но есть, видимо, моменты истории, когда не в силах одного человека преодолеть окружающего. Первоначальный момент для изгнания большевиков силой был нашей мягкой, дряблой интеллигенцией упущен; следующий же период еще не наступил. Но во всяком случае, имя А.В. Колчака должно у всех любящих Россию остаться навсегда девизом честности и высокого патриотизма. Он не погиб бы
