Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

Погода была прекрасная, ничто не напоминало осени: плюс 22° в тени, покойное, безоблачное небо, голубое, искрящееся миллионами золотых солнечных бликов, мирно гонящее маленькие волны море.

Длинный ют клипера был полон народа: выпускники с секстанами в руках брали полуденную высоту солнца: около них вертелись, тоже с секстанами, младшие преподаватели Костюков и Гаврилица; Гавришов о чем-то горячо спорил со старшим преподавателем Длусским; у передних поручней шагал от борта к борту исполнявший обязанности вахтенного начальника выпускник Шевелев; он вглядывался то в горизонт, то в главный компас, то задирал голову и осматривал, хорошо ли стоят паруса, а в нескольких шагах от него стоял и наблюдал за ним вахтенный начальник Ставинский. Группа человек в шесть младших практикантов подкрашивала один из шканечных катеров, которые помещались у нас на шлюпбалках сейчас же впереди бизань-вант и считались дежурными. Я сидел вместе с Азбеловым на решетчатой скамеечке около рулевого аппарата и расспрашивал его о новом, только что выстроенном здании Петербургского училища дальнего плавания. Разговор о Петербурге вызвал приятные воспоминания.

И вдруг в эту мирную, красивую и трудовую обстановку ворвался чей-то отчаянный крик:

— Человек за бортом!

И в ту же минуту громкий, несколько дрожащий молодой басок Шевелева:

— Рулевые, право на борт! На фока-брасы, на правую! Фоковые реи прямо! Грот на гитовы! Левый дежурный катер на воду! Выпускники, на катер!

Полетели в воду сорванные с гнезд спасательные круги, залились боцманские дудки. Люди бросились выполнять команду, подвахтенные выскочили на палубу, начался аврал.

Шепелев с пылающим лицом подскочил ко мне:

— Разрешите по случаю аврала передать вам командование и подняться на марс следить за погибающим! — отрапортовал он, приложив руку к бескозырке, и, не дожидаясь ответа, бросился к бизань-вантам.

На открытой загорелой шее Шевелева болтался на ремешке бинокль.

Не прошло минуты, как заулюлюкали патентованные блоки шлюпочных талей, и левый подветренный катер пошел на воду.

Выпускники, успевшие передать секстаны преподавателям, посыпались по талям в катер.

С площадки крюйс-марса гремел голос Шевелева:

— Слева за кормой плавает, ухватился за круг! На катере, следите за моей рукой!

Еще минута — и катер с десятью гребцами-выпускниками и четвертым помощником Чабаном на руле отвалил от борта.

«Мария Николаевна» лежала в дрейфе.

Азбелов, Гавришов, три преподавателя, Васильев, третий помощник Андржеевский и я следили в бинокли за нырявшим в волнах, совсем не ощутительных для корабля, но очень чувствительных для пловца, маленьким черным предметом — головой первокурсника Михалева, сорвавшегося за борт при подкраске наружного борта шлюпки.

Голова Михалева то скрывалась под водой, то снова показывалась на поверхности.

Катер держал несколько правее утопающего.

— Левей, левей! Лево полрумба! — кричал с марса Шевелев, приставив ладони рупором ко рту.

Наконец с катера увидели Михалева и направились прямо к нему.

Чабан стоял на кормовом сиденье и правил рулем левой рукой, приложив правую ладонь козырьком ко лбу. Гребцы так наваливались на тяжелые буковые весла, что видно было, как они гнулись при каждом гребке.

Все это длилось секунды, но нам эти секунды казались долгими минутами.

Вахтенный помощник Ставинский пристроился с записной книжкой у застекленного столика для походной карты и, глядя то в бинокль, то на свои ручные часы, записывал моменты.

Катер подлетел к утопающему. Весла взмахнули в последний раз и, описав дугу в воздухе, легли вдоль шлюпки.

Несколько человек нагнулись над бортом катера и втащили на него Михалева.

Весла снова описали дугу и высунулись с бортов. Вот они опустились в воду, и катер точно прыгнул вперед после первого же гребка. Но куда он пошел в сторону от судна? Это Чабан пошел подбирать с воды плававшие красно-белые спасательные круги. Молодец Чабан, лихой моряк и хозяйственник. Хорошо плавать с такими помощниками.

Шевелев кричал с марса:

— Пра-а-вей, пра-а-вей! Вон там-ам еще один пла-ва-ет!

Наконец катер подобрал последний круг и повернул к борту.

Шевелев спустился на ют и приготовился распоряжаться подъемом катера.

Катер подлетел к борту.

— Шабаш! Тали заложить! Гребцы, кроме двух, наверх! — скомандовал Чабан.

Звякнули оковкой блоки талей. Гребцы с «утопленником» впереди выкарабкались по веревочному штормтрапу на палубу. Тали, подхваченные четырьмя десятками дюжих рук, натянулись, и катер быстро пополз из воды вверх.

— На руле, лево на борт! Фоковые реи в галфинд правого галса! Курс норд-вест!

Стена передних парусов повернулась влево, надулась и «Мария Николаевна» снялась с дрейфа и начала набирать ход.

Ко мне подошел с записной книжкой Ставинский.

— Человек упал за борт в 11 часов 47 минут, легли в дрейф и спустили на воду левый дежурный катер в 11.49, катер отвалил в 11.49.45, утопавший поднят из воды в 11.52.30, катер вернулся к борту в 11.58, поднят из воды и одновременно снялись с дрейфа в 12.02.20, легли на курс в 12.04.45, из семи сброшенных кругов подняты из воды шесть. Разрешите так и занести в вахтенный журнал?

— Прошу, Петр Германович, и, кроме записи в журнале, необходимо составить отдельный акт.

Азбелов попросил собрать на шканцах весь экипаж и обратился к нам с речью. Речь была горяча и прочувствована. Азбелов был военный моряк старой школы и сам в юности плавал на парусниках. Он был искренне тронут распорядительностью молодого Шевелева, быстротой маневра и всей постановкой учебного дела на нашем судне. Судно шло вполветра со скоростью шести с лишним узлов, стояли все паруса, и при этих обстоятельствах от крика «человек за бортом» до спасения этого человека из воды прошло всего пять с половиной минут, а весь маневр, считая вылавливание из воды спасательных кругов и снятие корабля с дрейфа, занял семнадцать минут сорок пять секунд.

Азбелов объявил всем благодарность от лица службы, сказал, что будет считать приятным для себя делом доложить министру об образцовой постановке службы и учебного дела на «Марии Николаевне», поздравил отдельно с блестяще выдержанным выпускным испытанием совершенно сконфузившегося Шевелева и долго жал ему перед фронтом руку.

Мы подходили к Одессе поздно вечером 18 сентября. Дул очень свежий норд-ост, поджимавший нас к мысу Большого Фонтана. В десять часов вечера «Мария Николаевна», лежа в крутой бейдевинд правого галса, неся нижние паруса, марсели и грот-брамсель, подходила к траверзу Одесского маяка. Слегка накренившись на левый борт, судно имело девять узлов хода и очень небольшой дрейф. Пройдя маяк, мы имели полную возможность приспуститься и этим же галсом выйти на Одесский рейд, но до траверза маяка нельзя было уклониться влево ни на полрумба — мы только-только проходили тянущуюся от Большого Фонтана гряду подводных камней. И в эту минуту увидели справа по носу шедший прямо на нас весь залитый электрическими огнями большой пассажирский пароход.