Владимир Шигин - Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина

Знал ли Валерий о том, что ждет его в случае неудачи? Несомненно. Ему, как политработнику, наверняка была известна трагическая судьба восстававших в Грозном, Темиртау и Новочеркасске. Конечно, знал он и о репрессиях в отношении тех, кто осудил ввод советских войск в Венгрию и Чехословакию. Но “девять граммов в сердце” этого мужественного человека не испугали: Саблин наивно полагал, что слух о его выступлении сможет всколыхнуть весь советский народ. Однако народ безмолвствовал. Лишь зарубежная пресса сравнила “саблинский бунт” с восстанием под руководством лейтенанта Шмидта.

Он был романтиком, этот честный и искренний человек. Этаким советским Дон Кихотом. Очевидно, лишь в тюрьме Валерий окончательно осознал бесперспективность своего выступления. На рисунках, сделанных им во время заключения, — рыцарь из Ламанчи, в одиночку пытающийся сражаться с огромными ветряными мельницами. Совершил ли капитан Саблин воинское преступление? Строго говоря, да: по законам большинства стран мира нарушение воинской присяги именно так и характеризуется. Однако мужество этого человека, осознававшего всю тяжесть последствий и тем не менее решившего выступить против репрессивного режима, не может не вызывать уважения и восхищения. Что же касается “раскаяния” и “признания своих ошибок”, о чем упоминалось в материалах суда, то в это верится мало. Уж слишком хорошо сегодня известно, какими методами добывались подобные “признания”. Но даже если Саблин и попросил сохранить ему жизнь, кто осмелится поставить ему это в вину? Как точно заметил известный писатель, умение жить за идею важнее, чем смерть за нее.

Когда на экраны вышел фильм “Русская трагедия”, общественность, наконец-то узнавшая правду о судьбе капитана Саблина, была шокирована. Несмотря на то что за реабилитацию мятежного офицера выступил ряд общественных организаций и государственных деятелей, суд снял с Саблина клеймо изменника только с третьей попытки, в 1994 г., изменив квалификацию преступления на такую, которая “тянула” на 10 лет тюремного заключения. Этим пока благодарность потомков и ограничилась...

Если же когда-либо мятежному капитану поставят памятник, то на нем, пожалуй, должны быть высечены слова еще одного мятежника духа, Джека Лондона: “Исполненный долг — оправдание жизни”».

В этом опусе многое вызывает удивление. Во-первых, откуда немецкому журналисту знать, как Саблина называли его однокурсники по академии. Он что, с ними лично общался? Если да, то почему не назвал конкретного имени? Ведь 2006 год это совсем не 1937-й, и даже не 1975-й? Смешны рассуждения Шера о наивности Саблина. Весь ход подготовки к мятежу, как и сам мятеж, демонстрируют как раз обратное, Саблин не был наивным романтиком и Дон Кихотом (которого он старательно изображал в письмах для потомков), а холодным и расчетливым провокатором. Впрочем, даже немецкий журналист вынужден признать, что Саблин совершил преступление, которое он всячески пытается оправдать. Интересно, если бы немецкий офицер угнал немецкий боевой корабль, что бы тогда писал о нем немецкий журналист? Особо следует отметить идею Шера о памятнике Саблину и даже о надписи на этом памятнике. Надо же, свои демократы о памятнике почему-то не додумались, и им пришлось подсказывать из Германии!

Не счесть и трафаретных журналистских «уток» вокруг событий 8—9 ноября 1975 года на БПК «Сторожевой». Остановимся хотя бы на нескольких из них.

Вот весьма популярная выдумка тупых журналистов, кочующая уже более двадцати лет из издания в издание: «Вскоре на палубу корабля вывели в наручниках хромавшего Саблина. Его поддерживали под руки два моряка со “Сторожевого”. Все моряки экипажа-бунтаря, которых построили на верхней палубе, затаили дыхание, еще не отойдя от перенесенного потрясения. Один из десантников что-то пробурчал в адрес Саблина. Тоща матрос, помогавший идти своему раненому командиру, обернулся и отчетливо — так, чтобы услышали все вокруг, — произнес: “Запомните этого человека на всю жизнь! Это настоящий командир, настоящий офицер советского флота!” Спускаясь по трапу на катер, Саблин крикнул: “Прощайте, ребята! Не поминайте лихом!”»

Ну прямо из кинофильма о лейтенанте Шмидте! Даже слезы наворачиваются, до чего красиво и пафосно!

Начнем с того, что никто команду корабля в общем строю на верхней палубе «Сторожевого» не выстраивал и мимо нее Саблина не проводил (этот эпизод только для фильма). Подобного никогда не стали бы делать сразу после захвата корабля, а вдруг среди команды еще много сторонников Саблина и они попробуют его отбить? Команду, наоборот, изолировали на небольшие группы и держали под вооруженной охраной до выяснения всех обстоятельств. По воспоминаниям мичмана Бородая, всех разогнали по помещениям и скомандовали: «Лицом к стене, руки на переборку!» Конечно же, никакие матросы из команды не сопровождали и Саблина. Этого бы тоже никто никогда не допустил. Его сопровождали вооруженные бойцы из группы захвата. Никакие «десантники» ничего в адрес Саблина «не бурчали», так как их на борту «Сторожевого» в тот момент просто не было. Группы захвата состояли из обычных корабельных офицеров, вооруженных штатными пистолетами, и матросов с кораблей со штатными автоматами. Разумеется, никто не мог выкрикивать Саблину и панегирики (причем в столь явной литературной форме!) в тот момент (даже верный Шейн), так все были насмерть перепуганы, что каждый думал только о себе. К тому же, еще раз повторю, Саблина выводили в отсутствие команды. Совершенно очевидно, что и Саблин не кричал, чтобы «его не поминали лихом», так как кричать было просто некому. Палуба была пуста, и никто не мог слышать его прощального крика. Да ему бы и не дали кричать, т.к. никто не знал еще ситуации на корабле.

Относительно судьбы «Сторожевого» либеральные писаки тоже, не стесняясь, врут: «“Сторожевой” поставили на ремонт, после чего перевели в другой класс кораблей, заменили название, тактический и бортовой номера, сменили большую часть команды и перегнали служить на Тихоокеанский флот. Со всех кораблей, участвовавших в пресечении бунта, были собраны вахтенные журналы, где фиксируются события, происходящие на корабле и вокруг него. Они были возвращены, но без листов, на которых было отражено происшествие 8—9 ноября. Об этом чрезвычайном инциденте не было издано ни приказов, ни директив. Полное молчание...»

Полная глупость! В ремонт «Сторожевой» должен был встать в любом случае, независимо от событий 8—9 ноября. В данном случае увеличился лишь объем ремонтных работ. Никто персонально большой противолодочный корабль «Сторожевой» в наказание не разжаловал в сторожевые корабли. В 1977 году все БПК проекта 1135 были классифицированы в сторожевые корабли в соответствии с изменением решаемых ими боевых задач. Никто никогда названия кораблю не менял, и до конца своих дней «Сторожевой» так и плавал под своим первоначальным именем. Что касается бортовых номеров, то они периодически менялись на всех кораблях советского ВМФ, чтобы вводить в заблуждение вероятного противника. Никто вахтенных журналов с кораблей, участвовавших в погоне, по крайней мере, с кораблей Лиепайской ВМБ, не забирал и листы с них не выдирал. Выдирание страниц из вахтенных журналов — дело уголовно наказуемое. Да и смысл какой, ведь буквально через какие-то пару недель эти вахтенные журналы все равно будут сданы в архив, зачем же из него драть листы? Глупость! Что касается приказов и директив о повышении бдительности, улучшению качества отбора курсантов в военно-морские училища по моральным качествам, улучшению работы кадровых органов и политических управлений и политотделов, усилению работы особых отделов, то их, наоборот, вышло немало. Ну а что до «полного молчания», то я, простой 18-летний мальчишка, уже в том же 1975 году знал о событиях на «Сторожевом», конечно без особых подробностей, но знал.