Владимир Шигин - Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина

Типичным образчиком подачи материала о событиях 8—9 ноября 1975 года на Балтийском флоте может служить статья «Исполненный долг — оправдание жизни» некого Леонида Шера в крупнейшей русскоязычной газете Германии «Европа-экспресс» за август 2006 года. В ней Леонид Шер пространно рассуждает о «героизме» Саблина и его добродетелях: «Неподкупное Время никогда не выполняет конъюнктурных заказов и властных капризов. Оно сменяет эпохи, подтверждает или девальвирует идеологии, развенчивает или возвеличивает властителей и героев. Так было раньше, так происходит и в наши дни. При этом каждая эпоха порождает своих героев. В ноябре 1975 г. при обыске гэбисты обнаружили дневник, в котором, в частности, были записаны слова американского писателя Д. Стейнбека: “В душах человеческих зреют гроздья гнева, всё больше и больше наливаясь тяжким соком, пока не наступит срок их сбора”. Находка была приобщена к делу капитана третьего ранга Валерия Саблина, только что брошенного в Лефортовскую тюрьму. На крейсере (?) “Сторожевой”, где Валерий раньше служил замполитом, как и вообще на флоте, говорить о Саблине было строжайше запрещено.

Из других рассекреченных документов “дела Саблина” явствует, что тот обращался с просьбой о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР. Ходатайство было рассмотрено и отклонено. Приговор был приведен в исполнение 3 августа 1976 г. Жену расстрелянного замполита выселили из закрытого города Балтийска, правда, предоставив ей жилье в Калининграде. А один из братьев Валерия был уволен с довольно высокой должности в военной приемке одного из горьковских научно-исследовательских учреждений. Что же касается родителей Валерия, то они просто не пережили происшедшего: всего через пять месяцев после расстрела сына умер потомственный моряк Михаил Петрович Саблин, а еще через полтора года не выдержало сердце и у его жены.

В чем же состояло “преступление” Саблина? Коренной ленинградец, сын, внук и правнук русских морских офицеров, для которых офицерская честь и служба Родине всеща были смыслом жизни, он нашел в себе мужество провести грань между лживой коммунистической начинкой присяги и истинной любовью к Родине. Осознавая угрозу собственной жизни, замполит Саблин твердо решил пробить брешь в стене обмана и привлечь внимание всего мира к истинному положению дел в упрятанной за тюремные решетки и “железный занавес” стране».

Что тут сказать? Прежде всего, Л. Шер совершенно не владеет темой, по которой пытается рассуждать. Этим грешат практически все трубадуры саблинского мятежа. А потому перо бойкого журналиста лихо превращает «Сторожевой» в крейсер. Особо радует автора то, что при обыске у Саблина были найдены цитаты американского писателя. Это своеобразный сигнал, что Саблин был для Шера свой! Он не просто мечтал о ростках демократии, пусть пока не открыто про американских, а анархистско-коммунистических, но западных авторов почитал и мысли их тщательно записывал, а значит, ценил и принимал! Совсем уж идиотски выглядят стенания Л. Шера о переселении вдовы расстрелянного замполита из гарнизона Балтийск в большой областной центр Калининград. В чем тут прегрешение власти? Да и отец Саблина умер, думается, не из-за смерти сына, а из-за того позора, который ему пришлось пережить на склоне лет.

Ну а утверждение автора, что Саблин боролся с «лживой коммунистической начинкой», выглядит весьма странно. Ведь никто иной, а именно Саблин пытался доказать, что пора заканчивать с социализмом и ударными темпами совершать коммунистические преобразования, не считаясь ни с политическими, ни с экономическими реалиями.

Впрочем, возможно, Л. Шер не так уж и неправ в своих рассуждениях. История показала, что запевалы коммунизма и глашатаи перестроек первыми перековывались в буржуазных политиков и олигархов. А потому при всей своей псевдореволюционности Саблин объективно был и изменником Родины, и врагом не только СССР, но и столь обожаемой им коммунистической идеи. А вот внимание «демократического мира» и любовь наших либералов он заслужил.

Еще одна цитата Л. Шера: «После панического доклада командующего Балтийским флотом об “угоне капитаном Саблиным советского корабля в Швецию” министр обороны сразу же сообщил об этом небывалом инциденте верховному главнокомандующему Леониду Брежневу. Генсек приказал поднять в воздух самолеты и нанести бомбовые удары по “дезертирующему” кораблю, что и было исполнено. “Сторожевой” был вынужден остановиться, Саблина и его единомышленников арестовали и отправили в Лефортовскую тюрьму, чтобы после этого инсценировать “справедливый” суд над “изменниками Родины”. Тогда по Москве и другим крупным городам страны поползли, было, слухи о восстании моряков, но дальше “кухонных разговоров” дело, как обычно, не пошло. Боялись говорить и о книге Д. Оберга “Раскапывая советские катастрофы”, в которой также упоминалось о бунте на “Сторожевом”...

А вот капитан третьего ранга Валерий Саблин не испугался. Однокурсники из Военно-политической академии не зря называли его “совестью курса”. Свою чистую совесть этот русский офицер ценил больше жизни. Именно она продиктовала ему, тогда еще юному лейтенанту, члену КПСС, письмо генсеку Хрущеву, в котором Саблин изложил “крамольные” по тем временам мысли по поводу чистоты партийных рядов. Именно она побудила политрука Саблина сплотить вокруг себя единомышленников и направить “Сторожевой” в сторону одного из балтийских портов (а не угонять его в Швецию, как впоследствии заявило командование), чтобы затем потребовать от ЦК объявить “Сторожевой” независимой территорией и дать возможность восставшим выступить по телевидению с разъяснением своих взглядов.

Знал ли Валерий о том, что ждет его в случае неудачи? Несомненно. Ему, как политработнику, наверняка была известна трагическая судьба восстававших в Грозном, Темиртау и Новочеркасске. Конечно, знал он и о репрессиях в отношении тех, кто осудил ввод советских войск в Венгрию и Чехословакию. Но “девять граммов в сердце” этого мужественного человека не испугали: Саблин наивно полагал, что слух о его выступлении сможет всколыхнуть весь советский народ. Однако народ безмолвствовал. Лишь зарубежная пресса сравнила “саблинский бунт” с восстанием под руководством лейтенанта Шмидта.

Он был романтиком, этот честный и искренний человек. Этаким советским Дон Кихотом. Очевидно, лишь в тюрьме Валерий окончательно осознал бесперспективность своего выступления. На рисунках, сделанных им во время заключения, — рыцарь из Ламанчи, в одиночку пытающийся сражаться с огромными ветряными мельницами. Совершил ли капитан Саблин воинское преступление? Строго говоря, да: по законам большинства стран мира нарушение воинской присяги именно так и характеризуется. Однако мужество этого человека, осознававшего всю тяжесть последствий и тем не менее решившего выступить против репрессивного режима, не может не вызывать уважения и восхищения. Что же касается “раскаяния” и “признания своих ошибок”, о чем упоминалось в материалах суда, то в это верится мало. Уж слишком хорошо сегодня известно, какими методами добывались подобные “признания”. Но даже если Саблин и попросил сохранить ему жизнь, кто осмелится поставить ему это в вину? Как точно заметил известный писатель, умение жить за идею важнее, чем смерть за нее.