Флот в Белой борьбе. Том 9 - Сергей Владимирович Волков
Настроение наше было в общем прекрасно. Хоровые песни раздавались с утра до вечера то на одной, то на другой шхуне. Князь Мелькоманович был недурной поэт, и я помню распевавшиеся на мотив «Стеньки Разина» его перефразированные шуточные стихи:
Из-за острова на взморье,
Там, где вольная вода,
Выплывали боевые
Кости Шуберта суда.
В общем можно сказать, что оборудование нашей эскадры было весьма скудно, и я думаю, что старик Колумб едва ли отважился бы пуститься в свое знаменитое путешествие, имея под начальством такие убогие каравеллы. Тем не менее вера в наш успех была всеобщая; настроение, как я упоминал, было отличное, и если поход и не дал в итоге никаких достижений, то причина этого лежит в общем ходе военных действий, сложившихся в ту эпоху для нас неблагоприятно. Ко всему сказанному добавлю еще, что морские качества наших шхун были великолепны: они отлично держались в свежую погоду, прекрасно лавировали и очень круто держались к ветру, однако оснастка их была довольно неряшлива, вследствие чего на разных галсах их качества бывали различны. Этого никогда не встретишь на парусниках северных европейских морей, и в этом сказался славянский характер их владельцев. Особенно умиляли меня своеобразные морские термины, которые мне пришлось здесь услышать впервые. Они не имели ничего общего с нашей официальной терминологией, принятой испокон века на военном флоте, и носили чисто русский характер, со значительной примесью татарских и турецких корней. Так, перенести паруса с одного галса на другой называлось «облобачивать», а «шквал» назывался «чамра», это слово громко передавалось с корабля на корабль, когда на горизонте появлялось облако, предвещавшее шквал, и начинало пениться море. Таким криком рыбаки предупреждали взаимно друг друга о надвигающейся опасности.
* * *
Наш выход в море состоялся при ясной погоде. Ветер был умеренный Ost, что для нашего выхода из гавани, до того времени, как мы ляжем на север, обогнув мелководный бар устья реки Сулик, было не особенно благоприятно. Приходилось тратить время на лавировку. Не будучи особенно уверен в искусстве моих молодых командиров и желая хотя бы на первое время сохранить в руках управление отрядом, я просил начальника флотилии приказать пароходу, шедшему как раз очередным рейсом к острову Чечень – нашей ближайшей цели, вывести нас на буксире до точки поворота. Приказание это было отдано. Мы вытянулись из гавани и под малыми парусами ожидали нашего конвоира с целью принять от него буксиры. Пароход заставил себя ожидать довольно долго, вследствие чего моя эскадра, не умевшая еще держаться соединенно, понемножку растянулась.
Наконец пароход вышел. Мы подошли к нему, приняли от него буксир, и я приказал ему подходить по очереди к остальным шхунам, начиная с ближайших. Но едва мы тронулись, буксир лопнул. Пока мы докричались на пароход, пока он застопорил и мы вновь приняли буксир, прошло много времени, в течение которого на корме парохода, высоко над нами, показалась какая-то взъерошенная фигура, обрушившаяся на нас с неистовой руганью и угрозами. Фигура оказалась самим капитаном, который держал себя чрезвычайно нагло. Чтобы положить этому конец, Цветков, я и еще несколько человек быстро взобрались по шторм-трапу на пароход. Капитан оказался невероятным хамом, вдобавок он был совершенно пьян. Мы безуспешно с ним пытались столковаться, и в конце концов, видя, что время шло, а его дерзости делают нас смешными в глазах окружающих, я приказал его арестовать, что было не так-то легко, пока Цветков не пригрозил ему револьвером и не надавал хороших тумаков. Его заперли в каюту, а в командование пароходом вступил старший помощник. Вся эта история отняла много времени, в течение которого мои шхуны благополучно вышли на ветер и безо всякого строя, самостоятельно врассыпную легли на курс. Ловить их уже не было смысла. На буксире пошли лишь две шхуны, и я провел очень беспокойную ночь в тревоге за судьбу остальных.
К счастью, все обошлось благополучно. Наутро мы пришли на рейд у острова Чечень, где стали на якорь под берегом за цепью английских судов. К полудню подтянулся весь отряд и таким образом совершился наш первый переход.
Мы задержались здесь почти три дня. Две шхуны пришлось забраковать и заменить более исправными. На маяке острова Чечень был устроен наблюдательный пост. Пришлось преподать людям некоторые основные правила совместного плавания под парусами. Подучивали семафор, запасались провизией, то есть осетриной и прекрасной свежей икрой, стоившей еще в те времена 2 рубля 20 копеек фунт. В дальнейшем эти лакомства нам успели осточертеть. Здесь же я отдал и свой первый приказ по отряду, намечая следующим нашим пунктом остановки так называемую Брянскую пристань. На переходе туда предполагалось произвести учебные стрельбы из ружей и пулеметов, для чего надо было сколотить небольшие буксируемые деревянные щиты. С англичанами мы не сносились совершенно. Свободное время люди плескались в воде, как утки, а после захода солнца по тихой глади рейда разносилось хоровое пение.
Рано утром 19-го мы тронулись в дальнейший путь. Мы шли в двух колоннах, очень стройно, при легком восточном ветре. В голове правой колонны шел Пышнов. Шхуны имели на буксирах щиты для стрельбы в цель, причем правая колонна стреляла по щитам левой и обратно. С нами шел и катер «Петровск» под командой Вирена. Переход был очень хорош; люди уже несколько освоились с парусным плаванием,
