Андре Моруа - Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Однако надо было покинуть страну. Человек, преданный Жюльетте, Жак-Фирмен Ланвен, отправился в полицейскую префектуру, чтобы получить паспорт для поездки в Бельгию, где он якобы собирался работать в типографии Лютеро. Именно с этим паспортом Виктор Гюго в четверг 11 декабря уехал из Парижа с Северного вокзала, под именем «Ланвена (Жака-Фирмена), наборщика книжной типографии, проживающего в Париже по улице Женер, дом № 4, сорока восьми лет от роду. Рост — 170 см. Волосы седеющие. Брови — каштановые. Глаза — карие. Борода — седеющая. Подбородок — круглый. Лицо — овальное». На пассажире был черный картуз рабочего и широкий темно-синий плащ. Можно ли было узнать его? А что, если его и не хотели узнать? Кто скажет? Несомненно лишь то, что во время мятежа его намеревались арестовать. Адель, младшая дочь Гюго, в письме к отцу сообщала об «ужасной ночи, когда пришли за тобой». Но его исчезновение было менее опасным для режима, нежели его преследование.

Госпожа Гюго лежала больная и не могла принять участие в борьбе. Вместе со своей дочерью она каждую минуту ждала прихода полиции, тщательно оберегала все то, что было оставлено на ее попечение, и не переставала сообщаться «со своими дорогими узниками»: Шарлем, Франсуа-Виктором и Огюстом Вакери. Трудно поверить, но в самый разгар борьбы Вакери мог еще отправлять ей письма через рассыльного тюрьмы Консьержери:

«Мы полны надежд и чувствуем себя хорошо. Сообщите о себе. Уже два часа, а мы еще не получали от вас никаких вестей. Не выходите из дому. Переселитесь ко мне либо еще куда-нибудь. В письмах не называйте имени вашего мужа. Если что-либо о нем узнаете, напишите так: „У нас все благополучно“. Мы ведь не знаем, кому попадают в руки наши письма. Мы читаем газеты, но, так как выходят лишь правительственные газеты, мы не знаем, чему верить. Сообщайте нам о себе почаще. Единственное, о чем мы тревожимся, — это ваше положение. О нас не беспокойтесь. Ваш на всю жизнь…»

Четыре часа…

«Перестрелка приблизилась. Дерутся на площади вокруг нас. Народ захватывает все большую территорию. Мы в безопасности за толстыми стенами тюрьмы. Надеюсь, что вам тоже не угрожает опасность. К нам привезли человек пятьдесят раненых и арестованных. Они размещены в большом коридоре, который тянется от канцелярии до наших камер. Только не выходите на улицу! Я больше всего беспокоюсь о вашей безопасности. Попытайтесь через рассыльного сообщить нам о себе, чтобы мы знали, что с вами происходит.

Как видно, в тюрьме Консьержери режим был не очень строгий.

Двенадцатого декабря Виктор Гюго прислал письмо своей жене и сообщил адрес: Брюссель. Господину Ланвену. До востребования. Письмо было адресовано: Париж, улица Тур-д’Овернь, дом № 37, госпоже Ривьер. То была хитрость, шитая белыми нитками.

Адель — Виктору Гюго, 13 декабря 1851 года:

«Дорогой друг, мы поем Осанну! Радуюсь письму, которое я получила благодаря Всевышнему!.. Никакого обыска у нас не было. Обыск был лишь на улице Лаферьер, что привело в сильное волнение нашу бедную старушку. Я буду в точности выполнять все твои указания, но ты не беспокойся: пока я жива, все в твоем доме будет в полной сохранности…»

«Бедная старушка» — зашифрованное имя Леони д’Онэ. Итак, Адель заботилась о ней, но вместе с изгнанником в Брюсселе находилась Жюльетта, блестяще выдержавшая испытание огнем.

Виктор Гюго — своей жене, 31 декабря 1851 года:

«Истекший год завершился великими испытаниями для всех нас: два наших сына в тюрьме, я в изгнании! Это жестоко, но хорошо. Заморозки не вредят жатве. Что касается меня, то я благодарю Бога. Завтра Новый год, меня не будет с вами, я не смогу обнять вас, мои дорогие, любимые мои. Но я буду думать о вас. Всем сердцем я буду с вами… Я окружен теми же лицами, что и в Париже. Сегодня утром у меня собрались бывшие наши депутаты и бывшие министры. Бедный мой дорогой друг, нежно целую тебя и моих дорогих детей. Шлю вам свою преданную любовь. На прилагаемом письме напиши на конверте адрес: „Бордо. До востребования. Госпоже д’Онэ“ — и вели опустить его в почтовый ящик».

Откровенное письмо, почти ликующее. «Ибо радость — плод могучего древа скорби». С первых же дней изгнания он был уверен в конечной победе. Во Франции новый правитель казался в то время непобедимым, но поэт уже тогда возвещал, что его торжестве не будет долговечным:

Все кончится. Как сон дурной пройдет…

И с облегчением вздохнет народ

И скажет: «Больше нет его!»

Часть восьмая

ИЗГНАННИКИ, МЫСЛИТЕЛИ, СОЧИНЕНИЯ

1. С Гран-пляс на «Марин-террас»

Старея, люди становятся более безумными и более мудрыми.

Человек очень долго растет, чтобы достигнуть юности.

«Нет ничего более шаткого, нежели успех». Изгнание потрясло поэта и придало ему силы. Виктор Гюго — пэр Франции, в расшитом золотом мундире, приближенный старого короля-скептика, жертва восторженных поклонниц, чуть было не увяз в трясине тщеславия. Когда умерла его дочь, он вырвался из болота. Его спасло глубокое и чистое чувство скорби, свободное от самовлюбленности. Революция 1848 года предоставила ему возможность стать поэтом, вожаком масс. Опыт показал, что он не годится для парламентской деятельности, не может искусно маневрировать среди партий. «Для гигантов и для гениев гордое одиночество представляется необходимым»[140]. Изгнание обеспечило ему подобного рода одиночество. Для того чтобы обрести душевный покой, ему необходимо было правдиво изобразить то, что он пережил. Внезапно происшедшее событие оказалось благоприятным для этого. Он стал Великим Изгнанником, мстителем, мечтателем. «В переживаемое нами время… когда столько людей возводят наслаждение в моральный принцип и поглощены скоропреходящими и отвратительными материальными благами, всякий удаляющийся от мира заслуживает в наших глазах уважения»[141]. Наконец-то он был доволен собою.

Гюго — Огюсту Вакери, 19 декабря 1851 года:

«Я только что сражался и в какой-то мере доказал, кем может быть поэт. Эти буржуа наконец узнают, что служители разума столь же доблестны, сколь трусливы служители брюха…»

Для того чтобы роль была блистательно исполнена, изгнанник должен жить в горделивой бедности. Когда 12 декабря 1851 года «Фирмен Ланвен» вышел в Брюсселе из вагона, его встретила Лора Лютеро, подруга Жюльетты, и повела в дешевую гостиницу «Лембург», впоследствии носившую название «Зеленые ворота»; она находилась в доме № 31 по улице Вьолетт.