Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
На следующий день я предстал в суде перед старшим магистратом, чтобы он мог вынести официальное решение о заключении меня под стражу. Узнав о моем аресте, в суд пришли Гарольд Вольпе и Джо Слово, и мы посовещались в общих чертах. Я неоднократно принимал участие в судебных процессах совместно с этим магистратом, выступая в своем профессиональном качестве, и мы уважали друг друга. На рассмотрении моего дела присутствовали также юристы, некоторых из которых я довольно хорошо знал. Любопытно, как легко можно стать заметной фигурой в определенных ситуациях, притом что в других случаях ты бы оставался совершенно незаметен. Я считался номером один в списке самых разыскиваемых преступников в стране, преступником, который действовал в подполье более года, и тем не менее магистрат, другие юристы и участники судебного заседания по рассмотрению моего дела приветствовали меня с явным уважением и профессиональной вежливостью. Они знали меня как адвоката Нельсона Манделу, а не как преступника под этим именем. Это существенно подняло мне настроение.
Во время судебного заседания магистрат выглядел смущенным и растерянным и старался не смотреть на меня. Другие юристы выглядели аналогично. И на меня внезапно снизошло нечто вроде откровения. Я понял, что эти люди чувствовали себя неловко не только потому, что я в их глазах был униженным коллегой, но еще и потому, что я выступал в качестве обычного человека, которого наказывали за его убеждения. Именно после этого я смог понять, какую позицию мне следует занять в суде, чтобы использовать те возможности, которые открывались передо мной в качестве ответчика. Я должен был стать в суде угнетателей символом борца за справедливость, представителем великих идеалов свободы, справедливости и демократии в обществе, которое обесчестило эти идеалы. Я понял, что мог продолжить свою борьбу даже в логове врага.
Когда у меня поинтересовались, кто будет моим адвокатом, я заявил, что буду представлять себя сам, а Джо Слово станет моим юрисконсультом. Как мне представлялось, в таком случае я смог бы усилить символизм своей роли борца за справедливость. Я смог бы использовать свой судебный процесс как демонстрацию моральной оппозиции Африканского национального конгресса расистскому режиму. Я смог бы направить основные усилия не на то, чтобы защитить самого себя, а на то, чтобы подвергнуть суду само государство. В тот день я ответил только на вопросы о своем имени и о выборе своего адвоката. Я молча выслушал обвинения: подстрекательство африканских рабочих к забастовке и незаконное пересечение государственной границы. В Южной Африке при апартеиде наказание за эти «преступления» могло составлять до десяти лет тюремного заключения. И все же выдвинутые в мой адрес обвинения были чем-то вроде освобождения от реальной ответственности: у государства явно не было достаточно доказательств, чтобы связать меня с деятельностью «Умконто ве сизве», иначе меня обвинили бы в гораздо более серьезных преступлениях, таких как государственная измена или организация диверсий.
Только когда я выходил из зала суда, я увидел Винни на галерее для зрителей. Она выглядела расстроенной и мрачной. Несомненно, она размышляла о том, что ей предстояло провести трудные месяцы и годы, в одиночку воспитывая двоих маленьких детей в условиях криминогенно непростого и дорогого города. Одно дело, когда тебе говорят о возможных трудностях, ожидающих тебя впереди, и совсем другое – действительно столкнуться с ними лицом к лицу. Все, что я мог сделать, спускаясь по ступенькам на цокольный этаж, – это широко улыбнуться ей, как бы показывая, что я не волнуюсь и что ей также не следует этого делать. Не думаю, однако, чтобы это ей очень помогло.
Из зала суда меня должны были отвезти в тюрьму «Форт» Йоханнесбурга. Когда я вышел из здания суда, чтобы быть препровожденным в глухой полицейский фургон, нас окружила толпа из сотен людей, которые приветствовали меня и кричали: «Amandla!» А вслед за этим: «Ngawethu!» Это был популярный клич АНК и ответ на него, означающие: «Власть!» и «Власть – наша!» Люди кричали, пели и колотили кулаками по стенкам полицейского фургона, пока тот проползал от здания суда. Мой арест и судебное дело по моему вопросу попали в заголовки всех газет: «Полицейская облава завершена поимкой преступника, находившегося в бегах два года», «Нельсон Мандела арестован». Дни свободы так называемого Черного Пимпернеля завершились.
Несколько дней спустя Винни получила разрешение навестить меня. Она принарядилась и теперь (по крайней мере, на первый взгляд) выглядела менее мрачной, чем раньше. Она принесла мне новую пару дорогих пижам и прелестное шелковое платье, более подходящее для салона красоты, чем для тюрьмы. У меня не хватило духу сказать ей, что для меня совершенно неуместно носить в тюрьме такие вещи. Однако я знал, что эта передача явилась для нее способом выразить любовь ко мне и залогом поддержки меня. Я поблагодарил ее, и, хотя у нас было не так много времени, мы быстро обсудили семейные вопросы, особенно то, как она будет теперь содержать себя и наших детей. Я упомянул имена друзей, которые могли бы ей помочь, а также моих клиентов, которые все еще были должны мне некоторые суммы за ведение их дел. Я попросил ее, чтобы она рассказала нашим детям правду о моем аресте и о том, что меня еще долго не будет с ними. Я сказал, что мы не первая семья, оказавшаяся в такой ситуации, и что те, кто прошел через такие трудности, вышли из нее более сильными. Я заверил ее в силе нашего движения, верности наших друзей и в том, что ее любовь и преданность помогут мне пережить все, что бы ни случилось. Полицейский, наблюдавший за нашей встречей, закрыл глаза на то, что мы, не сдерживая эмоций, обнялись и прижались друг к другу так сильно, словно это было нашим последним свиданием. В некотором смысле так оно и было, потому что нам предстояло расстаться на гораздо более длительный срок, чем любой из нас мог тогда себе представить. Уорент-офицер позволил мне сопровождать Винни часть ее пути, пока она шла к главным воротам, а потом наблюдать за тем, как она, одинокая и гордая, исчезает за углом.
50
В тюрьме «Форт» меня курировал полковник Миннаар, учтивый африканер, которого его более жесткие коллеги считали кем-то вроде либерала. Он объяснил, что помещает меня в тюремную больницу, потому что это самое удобное для меня место: у меня будут стул и стол для того, чтобы подготовиться к своему судебному процессу. Хотя больница была, действительно, удобной (я,
