Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир
На следующий день пришел корреспондент В. Б. Головачев, в сопровождении товарища Алексея, который уже приходил к нам. Мы работали дня на два-три.
— Но ведь это уму непостижимо! — возмущался корреспондент, обращаясь к товарищу Алексею, когда мы дошли до того места, когда нас исключали из партии и выдворяли из Москвы. Товарищ Алексей, присутствовавший во время всего интервью, молчал.
— Ну, почему. Все в духе того времени, эпохи, в которой мы с вами жили. Служба, парторганизация считали что поступили с нами вполне справедливо, поскольку в тюрьму нас не посадили, в звании не понизили, не судили… Разве это мало? Потом, наша версия о предательстве тогда, в 1972 году… Она ведь была фактически труднодоказуемой, а вот породить взаимное недоверие в разведывательной службе могла. А вся разведка строится все же на доверии. Иначе как работать? Без доверия?
— А машина у вас есть? — спросил в конце интервью корреспондент.
— Ну что вы, какая там машина! — рассмеялись мы в ответ. — Переезд туда, в город H., и обратно, учеба «Весты» в институте, урезанная пенсия, нищенская зарплата в институте, две девочки… Какая уж тут машина? Да и не очень-то нужна она нам. К нам в деревню можно добраться только на танке, да и то в ясную погоду.
9—10 января 1991 года в газете «Труд» был опубликован очерк, основанный на нашем интервью, откуда, на наш взгляд, выпала весьма существенная деталь: ни слова не было сказано о нашей версии о предательстве, с которой мы пришли в 1972 году. Версии, которая бумерангом обернулась против нас самих и которая подтвердилась Лишь через тринадцать лет, в июнё 1985 года, когда Гордиевский бежал на Запад в багажнике машины резидента британской разведки в Москве.
При встрече с нашими товарищами, а также при работе с корреспондентом мы неоднократно высказывали свое мнение о том, что семью Гордиевского задерживать в стране не следовало бы, что они за него не в ответе и что лучше было бы для международного престижа страны разрешить им выехать. И чем раньше это будет сделано, тем лучше. Мы также позволили себе выразить наше недоумение по поводу приглашения Крючковым Гордиевского в Прагу.
Осенью 1992 года в Лондоне побывал наш репортер Матвей Ганапольский, тот самый, который в «Бомонде». Ему удалось взять интервью у Гордиевского. До этого он категорически отказывался это делать, а сейчас вот Дал. То ли воссоединение с семьей повлияло. то ли «хозяева» позволили, но на этот раз он согласился дать интервью известному репортеру Российского телевидения.
Интервью это под названием «Предатель?» («Приговорен к смертной казни») прошло по первому каналу Останкино в понедельник 7 декабря 1992 года в программе под названием «Новая студия» представляет «Пресс-клуб». Узнав от товарища П. о содержании «Пресс-клуба», мы пришли туда, в Дом актера. Надо же было послушать, что скажет этот Гордиевский. А сказал он дословно следующее (что само по себе нам показалось довольно занятным):
Матвей Ганапольский: Вот сидит передо мной, как классифицируется, живой изменник Родины, приговоренный… ну к чему-то там., и приговор…
Олег Гордиевский: До сих пор…
М. Г.: До сих пор… А вы считаете, что это будет снято? Вообще, как вы сами относитесь к этому факту? Вот, глядя на себя как бы со стороны… Понимаете? Вон он ушел…
О. Г.: Да. Дело в том, что вы, может быть, не знаете хорошо мою историю. Но ведь очень много перебежчиков взяли и ушли. Поссорились с женой, поссорились с начальником, какие-нибудь другие сложности. Кто-то много пил и, в общем, попал в неприятность… Они взят и ушли. К сожалению, таких случаев много. А я не взял и ушел. Я был ведь секретным агентом британской разведслужбы в КГБ в течение одиннадцати лет! И работал одиннадцать лет на грани… все время балансируя между свободой и тюрьмой, между жизнью и смертью. И когда я кончил это балансирование в 85-м году… КГБ меня поймал! КГБ меня разоблачил!.. Я был в Лондоне. Они узнали о том, что я был агентом британской разведки, они заманили меня в Москву, подвергли меня допросу. И потом начали со мной игру, как кошка с мышкой: пустили меня ходить по улицам Москвы, все время ожидая, что я сделаю, с кем я там буду встречаться, кого буду просить о помощи и что я там еще буду делать.
М. Г.: Но… вы это уже поняли?
О. Г.: Ну… я это понял. Да. Я это понял. И я использовал это время, пока они со мной играли, чтобы подготовить побег.
М. Г.: Как бы вы объяснили, четко и понятно, ту мотивизацию, по которой все-таки в другой абсолютно стране вы начали с ней сотрудничать? Эго — не деньги? Если не деньги, тогда что?
О. Г.: Дело в том, что в какой-то мере мне повезло. В своей жизни, еще когда я был студентом, потом, когда я закончил МГИМО, в свои первые годы в КГБ я узнал столько фактов, я узнал столько правды о преступлениях советского коммунистического режима, что я просто превратился в диссидента. Их были сотни диссидентов, в разных слоях советского общества. Я превратился в диссидента в своей собственной системе КГБ. И вот в 74-м году я вступил в контакт с англичанами. Но вы задали другой вопрос.
М. Г.: Да, немножко другой.
О. Г.: Вы задали вопрос о материальном факторе. Дело в том, что сейчас, в девяностые годы, в обедневшей, со всеми проблемами России очень многие люди думают о деньгах, о материальном благополучии и так далее, считая, что вот только всем этим их головы заняты. Дело в том, что, во-первых, я тогда не думал о деньгах. Я был большой идеалист! Во-вторых, почему вы считаете, что, скажем, народовольцы и другие революционеры девятнадцатого — начала двадцатого века думали о материальном благополучии?
М. Г.: Ой, давайте не так! Давайте не будем о народовольцах!
О. Г.: Понимаете, в чем дело?..
М. Г.: Это разные времена!
О. Г.: Хорошо. Вы понимаете, в чем дело? Это разные времена… но это — люди! Это люди, которые могут быть обуреваемы идеалами! И я могу сказать, что в семидесятые годы, когда я думал над этим, у меня в голове были только идеалы. И когда в 74-м году я начал сотрудничать с британской разведкой, я им прямо сказал: «Никакой оплаты! Никаких денег! Я хочу, чтобы наши отношения были чистыми, идеалистическими, основанными на… Были свободны от всяких корыстных расчетов».
М. Г.: Другими словами, вы за дачу информации денег не получали?
О. Г.: Не так, нет…
М. Г.: И все время не получали?
О. Г.: Нет…
М. Г.: И потом начали…
О. Г.: Да… А потом, через три года… Примерно через три-четыре года, в конце этого самого очень опасного и активного периода сотрудничества они сказали мне: «Вы знаете, Олег Антонович, вы нас просили денег не давать — мы вам не давали. Но мы думаем о вашем будущем. Рано или поздно что-то произойдет: вы останетесь на Западе или, может быть, погибнете. (Но если я не погибну, то где-то буду проводить свою старость.) Поэтому мы стали на ваш счет… Мы завели в банке на вас счет и небольшую, скромную сумму стали класть, на ваш счет».
М. Г.: Насколько соответствуют те деньги, которые вам выплачивали англичане, той информации, большой и разнообразной, которую вы им представляли?
О. Г.: Ну, если так сказать…
М. Г.: Или не в коня корм?
О. Г.: Нет, я должен… Это была совершенно незначительная, скромная сумма, которую они положили мне на книжку и на которую я, добавив еще свои собственные сбережения, купил этот дом. На самом деле ту информацию, которую они получали… Она была… Она была настолько потрясающей за эти годы! Настолько полезной для Запада! Значит, она спас… Она помогла им сэкономить миллионы и миллионы фунтов стерлингов и в долларах!
М. Г.: Я не специалист по разведке, но, наверное, мы понимаем, что этот процесс не односторонний. Точно так же, как мы действовали против них, точно так же они действовали против нас. А как вы относились к их работе против вас?
О. Г.: Это вопрос, между прочим, не такой уж трудный. Дело в том, что никакого сравнения между разведками Запада против в прошлом коммунистической системы и шпионажем стран Варшавского, договора против Запада— никакого сравнения нет. Представьте себе, что размер Первого главного управления— сейчас оно переименовано— 16 тысяч человек. Это только внешней разведки! А дело в том, что остальные отделы КГБ: областные управления, республиканские КГБ, первые отделы многочисленных управлений областных и республиканских, вторые отделы, пятые отделы, четвертые отделы, шестые отделы и прочие и прочие— они все были обязаны, да… изучать иностранцев и по мере возможности вербовать их. Эта грандиозная машина КГБ, которая была до развала Советского Союза— свыше 700 тысяч человек, — вся она была обязана участвовать в шпионаже против окружающего мира и в первую очередь против демократических стран Запада. Разве есть какое-то сравнение между той огромной шпионской империей и этими робкими… э… робкими и подчас, так сказать, на любительском уровне организованной разведкой Запада?
