Лаша Отхмезури - Жуков. Портрет на фоне эпохи

Как мы уже говорили, в своих «Воспоминаниях» Жуков писал, что еще в июле выразил беспокойство по поводу судьбы Киева. Он привел в книгу длинную телеграмму, отправленную им Сталину 18 августа. Общий ее смысл таков: Жуков предупреждает, что немцы, видя, что продвижение на Москву для них невозможно, наверняка повернут на юг, разгромят Центральный фронт и выйдут в тыл Юго-Западного фронта. Он советует подтянуть резервы, чтобы создать мощную группировку (1000 танков и от 400 до 500 самолетов) в районе Чернигов – Конотоп и нанести ею удар во фланг немецким войскам, двигающимся на юг. На следующий день Ставка ответила ему: «Ваши соображения насчет вероятного продвижения немцев… считаю правильными. Продвижение немцев… будет означать обход нашей киевской группы с восточного берега Днепра. […] В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт во главе с Еременко. Принимаются другие меры, о которых сообщу особо. Надеемся пресечь продвижение немцев»[439]. 20 или 21 августа Жуков позвонил Шапошникову и выразил свое беспокойство относительно этого нового Брянского фронта, казавшегося ему слишком слабым. Шапошников ответил: вы правы, но «генерал-лейтенант Еременко в разговоре со Сталиным обещал разгромить группировку противника, действующего против Центрального фронта, и не допустить его выхода во фланг и тыл Юго-Западного фронта»[440]. Тема Киева в «Воспоминаниях» еще не закрыта. Жуков утверждает, что вернулся к этому вопросу еще раз, позвонив Сталину по «вертушке» (ВЧ-связи). Он утверждает, что считал «крайне необходимым еще раз настоятельно доложить по ВЧ Верховному Главнокомандующему о необходимости быстрейшего отвода всех войск правого крыла Юго-Западного фронта за реку Днепр. Из моей рекомендации ничего не получилось. И.В. Сталин сказал, что он только что вновь советовался с Н.С. Хрущевым и М.П. Кирпоносом и те якобы убедили его в том, что Киев пока ни при каких обстоятельствах оставлять не следует. Он и сам убежден в том, что противник если и не будет разбит Брянским фронтом, то во всяком случае будет задержан»[441].

История киевского разгрома раскрыла еще не все свои секреты. Похоже, Сталин слишком поверил донесениям своих разведчиков, в частности работавшего в Швейцарии Радо, согласно которым основной удар немцы намеревались нанести прямо на Москву. Его ошибка объясняется, очевидно, тем, что советская разведка имела источники в ОКВ и ОКХ, а в германском командовании большинство вплоть до 21 августа верило тому, что повторял Гальдер: Москва – главная цель. Но 23-го Гитлер неожиданно решил, что главная ударная сила наступления на Москву – танковая группа Гудериана – повернет на Киев. Не только Гальдер, но и Радо в Швейцарии и Сталин в Москве оказались застигнуты врасплох этим внезапным решением Гитлера. Жуков предугадал возможность такого поворота. И не он один: Шапошников и Василевский тоже предостерегали вождя. Но тот не особо прислушался к их рекомендациям: он создал Брянский фронт, отвел на левый берег Днепра некоторые войска, однако отказался разрешить оставить Киев.

События развивались по наихудшему для советской стороны варианту. 25 августа из Гомеля выступили танковая группа Гудериана и II армия (800 танков, 400 000 человек, прикрываемых 700 самолетами). 3 сентября эта группировка преодолела единственную естественную преграду на своем пути – реку Десну. Еременко попытался задержать продвижение противника дерзкой фланговой атакой Брянского фронта. Безуспешно, в этом не было ничего удивительного, учитывая неопытность советского командования: всего неделю назад Еременко командовал армией, двое командующих армиями его фронта – дивизиями, а штабом фронта был штаб бывшего 25-го механизированного корпуса. Все те же проблемы… 10 сентября Гудериан смял слабые 40-ю и 21-ю армии и захватил Конотоп. В то же время в Кременчуге, на среднем Днепре, ниже Киева по течению, I танковая группа форсировала реку и устремилась навстречу Гудериану, чьи войска совершали 250-километровый бросок. Их встреча произошла 15 сентября в Лохвице. В тот же самый день Сталин, в приступе паники, телеграфировал Черчиллю: «Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25–30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР»[442]. 25–30 дивизий: едва ли не все имевшиеся у англичан в наличии силы… Сталин просил «кровавого империалиста» Черчилля об интервенции, подобной той, что была в 1918 году, но на сей раз с целью спасения Советского Союза – ситуация, не лишенная юмора. Упрямство Сталина стало причиной настоящей катастрофы. Киев пал 19 сентября, основные силы Юго-Западного фронта были окружены, разгромлены и принуждены к сдаче – в плен попало 665 000 человек, в том числе 13 генералов, 100 000 человек были убиты, уничтожены или захвачены немцами 884 танка, 3718 орудий, 30 000 различных автомобилей. Красная армия разом лишилась примерно четверти своих сил. Катастрофической стала почти полная гибель или пленение командного состава сорока трех дивизий, обстрелянного, уже приобретшего немалый боевой опыт, что было редкостью для Красной армии. Если Хрущев, Тимошенко, Буденный, Баграмян и Власов сумели вырваться из окружения, то Кирпонос и еще пять генералов погибли. Вся система советской стратегической обороны рухнула. Харьков, крупный промышленный район Донбасс и Крым остались без защиты, открылась южная дорога на Москву. Тимошенко, Кирпонос, Василевский, Шапошников – последний из-за ослепления страхом перед Сталиным,  – ни один видный военачальник на Украине и в Москве не сумел убедить Верховного главнокомандующего в необходимости уйти, пока не поздно, из готовящейся западни.

Немцы ликовали. Впрочем, после войны германские генералы станут критиковать Гитлера за решение отказаться от наступления на Москву в пользу проведения Киевской операции; они даже увидят в нем причину их окончательного поражения в России. Командующий II армией Вейхс будет одним из немногих, кто признается, что был согласен с фюрером, как и 90 % его коллег: «Это сражение для уничтожения крупной группировки противника казалось мне тогда обязательным предварительным условием продолжения кампании. Сегодня мы знаем, что группа армий „Центр“ не дошла до Москвы, что ее наступление слишком запоздало, что очень холодная зима и неожиданно возродившаяся способность русских к сопротивлению в конце концов привели ее к поражению. Поэтому некоторые склонны считать сражение за Киев стратегической ошибкой. Но мы не могли знать, сумела бы группа армий „Центр“ достичь Москвы при сохранении мощной угрозы [со стороны армий Кирпоноса] ее флангу и тылам. […] Во всяком случае, проведение операции на Днепре до начала наступления на Москву было стратегически обоснованным решением. […] В истории войн это сражение заслуживает быть помещенным рядом с Каннами и Таннен-бергом»[443].