Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
С первых же дней своего министерства Александр Иванович агитировал «за войну до победного конца!». Но еще до этого по фронтам разошелся подорвавший дисциплину пресловутый «Приказ № Первый» Петроградского Совета. И никакой «разъясняющий» «Приказ № 2», посланный вдогонку по настоянию Гучкова, уже не мог его отменить. Армия стала на глазах терять боеспособность. Главное управление Генерального штаба «демократически» ввело шестичасовой рабочий день – в военное время! «Братания» стали обыденным явлением. Число дезертиров составило в марте 35 тысяч человек и продолжало расти. Гучков лично видел многочисленные солдатские митинги, стал свидетелем дискредитации и краха важнейшего для армии принципа единоначалия. Местные солдатские комитеты представляли независимую от командного состава власть. Советы и Временное правительство вступили в конфликт, больно отзывавшийся на положении страны. Сам Александр Иванович понимал: «Временное правительство висит в воздухе, наверху пустота, внизу бездна». Он объяснял генералам, требовавших мер против Советов: «Мы не власть, а видимость власти, физическая сила у Совета рабочих и солдатских депутатов». По подсчетам Гучкова и командующего Петроградским военным округом генерала Л.Г. Корнилова, в случае военного столкновения защищать Временное правительство могли выйти только 3,5 тысячи из 100-тысячного гарнизона.
«Ни у кого не звучала с такой силой, как у него, нота глубочайшего разочарования и скептицизма, – вспоминал управляющий делами Временного правительства В.Д. Набоков. – Когда он начинал говорить своим негромким и мягким голосом, смотря куда-то в пространство слегка косыми глазами, меня охватывала жуть, сознание какой-то безнадежности. Все казалось обреченным».
Свалив Романовых, царствовавших более трехсот лет, Гучков пробыл министром только шестьдесят дней. Ругая бессилие и неспособность царского правительства, он не подозревал, что и сам подаст в отставку в апреле 1917-го именно оттого, что не в его силах будет навести порядок во вверенном ему деле. «Мы хотели, – объяснял позднее Гучков смысл проводимой им «умеренной демократизации армии», – проснувшемуся духу самостоятельности, самодеятельности и свободы, который охватил всех, дать организованные формы и известные каналы, по которым он должен идти. Но есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия». Изо всех сил отбивался министр от навязываемого ему Советом принятия «Декларации прав солдата», которая по разлагающей силе даже превосходила легендарный «Приказ № Первый». Однако смог только задержать это принятие – пока находился на своем посту.
В ночь на 30 апреля 1917 года Александр Иванович написал главе Временного правительства князю Г.Е. Львову письмо, в котором подчеркивал, что «по совести не может долее разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении Родины». Отставка была принята, освободившееся место занял А.Ф. Керенский. Узнав об этом, французский посол Морис Палеолог сказал: «Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России… в ожидании Ленина».
После отставки Александр Иванович направил все силы на организацию борьбы с набирающими силу Советами. Он хочет теперь опереться на фронт, организует сбор средств для поддержки генерала Корнилова, с чьим именем связаны надежды на ликвидацию Петроградского Совета. «Политические игры» становятся столь опасными, что летом 1917 года Гучков на всякий случай составляет завещание. Указанная в нем собственность тянет на несколько сотен тысяч рублей – по тем временам очень большие деньги. Октябрьский переворот застал его на Северном Кавказе, в Кисловодске, где он поправлял подорванное здоровье.
Там, на Юге России, бывший председатель Думы, бывший член Государственного совета, бывший военный министр присоединился к Белому движению. Одним из первых промышленников он передал значительные деньги М.В. Алексееву – на формирование Добровольческой армии. Весной 1918 года, при власти большевиков, Гучкову пришлось жить в подполье, а затем выбираться в Ставрополь, переодевшись в одежду протестантского пастора. Летом и осенью 1918-го он снова работает в Военно-промышленном комитете – уже по снабжению Добровольческой армии.
В 1919–1920 годах, по поручению А.И. Деникина, А.И. Гучков отправился в Западную Европу, чтобы силой своего авторитета убедить бывших союзников России помочь Белому движению. В Лондоне он познакомился с молодым военным министром У. Черчиллем и попросил его поспособствовать единому фронту армии генерала Юденича с независимыми государствами Прибалтики для занятия Петрограда. Но вся английская помощь досталась эстонским властям. Рассерженный Александр Иванович направил Черчиллю письмо с протестом: «Из Эстонии производятся массовые выселения русских подданных без объяснения причин и даже без предупреждения… Русские люди в этих провинциях бесправные, беззащитные и беспомощные. Народы и правительства молодых балтийских государств совершенно опьянены вином национальной независимости и политической свободы… Страх перед вновь восстановленной сильной Россией определяет собой политику балтийских государств в отношении России и Русской Северо-Западной армии. Разумеется, эта политика неумная и близорукая». Он тогда предсказывал: «Хроническое продолжение того хаоса, который господствует на ее (России. – Д.О.) территории, неизбежно поведет за собой гибель и хаос для ее слабых соседей».
В 1920 году Гучков в Севастополе, у генерала Врангеля, с которым у него сложились дружеские отношения. Уход врангелевских войск из Крыма означал окончательную необходимость эмиграции. До конца дней Александр Иванович прожил в Париже, благо сохраненный капитал (около 3 млн франков) позволял не бедствовать самому и помогать другим.
…Все остальное – лишь затянувшийся эпилог. Работа в Красном Кресте. Участие в съездах и переговорах, связанных с попытками сплочения антибольшевистского движения. Травля со стороны монархических кругов за участие в отречении Романовых (однажды бывшего лихого дуэлянта даже избили). Неприятие со стороны кадетов: «слишком правый». Александр Иванович признавался тогда: «Знаю, что мой либеральный торизм оказался не ко времени в наших отечественных условиях, при нашей склонности к максимализму, которым грешило наше общество. Для одних я был слишком тори, для других – слишком либерален. История нас рассудит, или, вернее, история нас уже рассудила».
Тем не менее в Советской России 1920-х Феликс Дзержинский все еще считал А.И. Гучкова одним из опаснейших врагов в среде эмиграции. Он поставил задачу проникнуть в его ближайшее окружение. Проникают ближе некуда: агентом ОГПУ/НКВД становится дочь Гучкова, Вера. Если учесть то, что в его дом были вхожи генерал Н. Скоблин и его жена Надежда Плевицкая (также работавшие на советские спецслужбы), и то, что его конфиденциальная переписка с германскими знакомыми шла через советского тайного агента, становится понятно, почему известный эмигрантский историк и литератор Роман Гуль написал: в последние годы Гучков находился «под двойным стеклянным колпаком НКВД».
А надежд на возвращение в Россию становилось все меньше… В одном из личных писем Гучков пишет: «Тускло, неуютно, холодно, голодно».
В 1935 году врачи устанавливают неизлечимую болезнь – рак. 14 февраля 1936-го Александр Иванович умирает. В
