Надежда Кожевникова - Гарантия успеха

Несколько дней они делали вид, что не замечают друг друга: Маше казалось, что чувствительной у нее осталась только левая половина туловища, а правая, в соседстве с ненавистным Рыженьким, закаменела, отмерла. Все ее мысли, все чувства заняты были только этим — враждой с Рыженьким. Что происходило, что говорилось на уроках, она не воспринимала начисто.

А однажды случилась на переменке драка. Ну драка — это, наверно, сильно сказано. Одаренные дети драться всерьез не смели, может быть, руки свои берегли или не овладели необходимыми для настоящей потасовки навыками.

Короче, больше было крику. Учебники на пол падали, хлопали дверьми, но вот Маша и Рыженький впились друг в друга мертвой хваткой.

Прозвенел звонок, в класс уже направлялась учительница, а они все еще с пыхтением мутузили один другого. Маша вцепилась в волосы Рыженького и не отпускала.

Их еле разняли. Лица у обоих свирепые, а у Маши в руке остался клок рыжих волос. И вот с этого дня они с Рыженьким подружились.

То есть, скорее, это было не дружбой — доверие между ними так и не возникло, — а больше походило на уважительное отношение соперников. Но соперничали они характерами — в музыке Маша соперничать с Рыженьким не могла.

Своими исполнительскими возможностями Рыженький обставил всех в классе.

У него была прекрасная техника, но главное, он по своему сознанию, своему отношению к работе был много профессиональнее остальных.

Наверно, имело значение, что он вырос в семье музыкантов. Помимо педагогов в школе, им дома руководили люди весьма опытные. И будущая деятельность не представлялась ему, как большинству, туманной, а загодя четко планировалась.

Но все это лишь благоприятствующие обстоятельства. Рыженькому, можно считать, повезло, но везение только тогда дает о себе знать, когда человек способен его использовать, когда он, иными словами, везения достоин.

Рыженький, нельзя не признать, обладал природным даром. Именно к музыке, именно к фортепьяно. По виду вялые, бледные его пальцы, коснувшись клавиш, обретали силу, жадность, мощь. Честолюбивая его натура жаждала первенства во всем, но за роялем он действительно побеждал, и эту победу нельзя было оспорить.

Да, артистичен. Но артистизм — свойство отнюдь не отвлеченное, а связанное с общей природой, характером его обладателя. Артистизм Рыженького следовало бы определить как трезво-расчетливый. Для него, казалось, не существовало барьера перед залом, слушателями. Собранный, деловитый, выходил он на сцену- и никого, ничего не боялся, во всяком случае держался так.

Такая бестрепетность явно тешила его самолюбие. Тешило самолюбие и то, что о н играет, а все слушают.

Это было слышно — его отношение, его позиция. Но возмущения не вызывало — публика любит смелых, любит удачливых, искусных, искушенных в своем ремесле.

И Рыженький имел успех. Маша аплодировала ему вместе со всеми, но не могла подавить в себе тайного чувства, что это несправедливо, неправильно, что именно Рыженький так играет, что ему дано так играть.

6. Володя

Соперничество, и зависть, и ревность пробуждаются, как известно, в людях довольно рано. И детскому взгляду многое приметно. Но в той школе, по издавна сложившейся традиции, все расценивалось по единственной шкале: есть у тебя способности к музыке или нет. То есть вовсе не способные отсутствовали, но имелись более способные и менее. По этому критерию отношения и выстраивались. И бородатый математик, бывало, прощал какому-нибудь таланту вопиющее невежество в геометрии, потому что намедни, скажем, слушал в концерте в консерваторском зале, как этот — тьфу, двоечник! — играл Моцарта.

Казалось бы, замечательно: не имело значения, из какой ребенок семьи, и никто не хвастал ни знаменитыми родителями, ни обладанием дачей, скажем, автомобилем. Но ничто так не ущемляет, как сознание своей природной личностной неполноценности, тут ни родителей нельзя упрекнуть, ни судьбу, а просто ты сам, как есть, способностями, значит, не вышел.

При всей одухотворенной, облагораживающей атмосфере в той школе действовал жестокий закон: детям давали понять ясно и без прикрас: ты, мол, посредственность, а вот тот, сидящий у окна слева, — тот одаренный. Выживали в такой обстановке действительно стойкие.

И, пожалуй, что самое болезненное, — дети, приобщенные к музыке с младых ногтей, другой судьбы для себя не видели, точно не существовало иных специальностей, иной работы — навек, получалось, обречены теперь быть с музыкой, и ужасно, если при этом подлинного таланта нет.

Потом кое-кто перестраивался, обнаруживал в себе способности, скажем, к рисованию или становился впоследствии неплохим инженером, врачом, но все же в глубине сознания это сохранялось — клеймо, которое поставили в той школе.

Не сказать об этом было бы нечестно. Ведь заниматься искусством сколь заманчиво, столь и больно — самолюбии там не щадят.

Не щадили их и в той школе. Все, вплоть до нянечки в раздевалке, были в курсе, кто из учащихся подает надежды, а кто — увы… Придурь, взбалмошность талантливому с умилением прощались, а симпатичная, добросердечная посредственность постоянно ощущала на себе снисходительно-небрежный, обидно-сожалеющий взгляд.

Увы, увы!..

До класса восьмого все ребята, учившиеся с Машей, считали твердо, что они будут профессиональными музыкантами — иного пути, им казалось, нет. Все, за исключением Володи.

А Володя был — гений. Его родители, люди скромные, отдали мальчика в ту школу со слабой надеждой, что, может, музыка хоть ненадолго Володю отвлечет, хоть как-то притормозятся его математические сверхспособности: ведь ужас! — уже в три года он умножал трехзначные цифры в уме!

К их сожалению, и слух, и музыкальная память у Володи тоже оказались феноменальными, а они-то надеялись, что хотя бы в этой области их чудо-сын окажется «середняком»…

А вот их дочка, говорили с забавной гордостью, совсем нормальная девочка и учится в школе на тройки. Откуда же это в Володе?! Они сокрушались, пугаясь невероятного будущего, ожидающего их вундеркинда.

Володя сидел на последней парте у окна, педагоги редко его спрашивали, возможно, опасаясь его ответов и вопросов, опрокидывающих, как океанская волна.

Так он сидел, прилежно слушал, но, случалось, в какие-то моменты из реальности выбывал: слюнил палец и чертил по черной глади парты математические уравнения. Вот, значит, даже и той школе не удавалось его притормозить. Хотя ведь там привыкли иметь дело с талантами, а Володя был — гений!

Ну а в обычном общении Володя был добрый, удивительно деликатный мальчик. Особо он ни с кем не дружил, но держался со всеми приязненно, искренне, мило, — его естественности, натуральности, благородной простоте могли бы поучиться как таланты, так и неталанты.