Пу И - Последний император

— Ваше величество, ваша поездка в Японию — большой вклад в дело укрепления дружбы между Японией и Маньчжоу-Го. Император выражает большое удовлетворение этим. Прошу ваше величество, возвращаясь на родину, увезти с собой твердую уверенность, что дружба Японии и Маньчжоу-Го станет еще крепче. Я верю в это!

Я льстиво ответил:

— Я очень благодарен семье японского императора и вашему народу за торжественный прием и горячую встречу. Я решил посвятить все свои силы укреплению вечной дружбы между Японией и Маньчжоу-Го и полностью уверен в том, что эта цель будет достигнута.

Перед посадкой на корабль я попросил государственного советника барона Хаяси передать мою благодарность императору и его матери. При этом глаза мои наполнились слезами. Хаяси тоже прослезился. Вспоминая об этом, я чувствую, что в тот момент нисколько не походил на китайца.

Прием, оказанный японским императором, еще больше вскружил мне голову; мне казалось, что с тех пор, как меня сделали императором, даже воздух стал иным. "Я и японский император равны, — думал я. — Положение императора в Японии такое же, как у меня в Маньчжоу-Го, и японцы смотрят на меня так же, как на своего императора".

В самом радужном настроении я вернулся в Чанчунь и сразу же опубликовал угоднический "Манифест к народу". Пригласил к себе нового командующего Квантунской армией Минами и выразил ему свои чувства. На следующий день, 29 апреля, я с радостью участвовал в торжестве, посвященном дню рождения японского императора Хирохито, а еще через день экстренным указом созвал всех чанчуньских чиновников, китайцев и японцев, занимавших должности выше второго класса, и поделился с ними своими впечатлениями от поездки в Японию. Я не согласовывал этот вопрос с японцами и не имел даже черновика своего выступления. Говорил я без всякой бумажки и восторженно расписал, как встречал меня японский император, как японские министры и чиновники с большим уважением ко мне отнеслись. Закончил я свое выступление словами:

— Если какой-нибудь японец будет действовать не в пользу Маньчжоу-Го, это явится неуважением к его величеству японскому императору. Если маньчжуры поступят не в пользу Японии, это явится неуважением к императору Маньчжоу-Го. Если кто-нибудь непочтительно относится к императору Маньчжоу-Го, тем самым он непочтительно относится к императору Японии, и наоборот.

Я был слишком наивен.

Не прошло и месяца со дня моего возвращения в Чанчунь, как командующий Квантунской армией Минами во время официального приема сказал мне, что премьер-министр Чжэн Сяосюй устал и должен уйти на пенсию. Его нужно заменить новым премьер-министром. До меня доходили слухи, что японцы были недовольны Чжэн Сяосюем и ждали случая, чтобы отправить его в отставку. Поэтому я сразу же, не раздумывая, сказал Минами, что полностью согласен с этим, и предложил на его место Цзан Шии. Я думал, что Минами, который дважды слышал мои выступления о дружбе между Японией и Маньчжоу-Го, конечно, выполнит мое распоряжение. Я не ждал отказа, но Минами сказал:

— Нет. Квантунская армия уже подобрала на эту должность более подходящего человека. Вам, ваше величество, не стоит беспокоиться, премьер-министром будет Чжан Цзинхуэй.

Незадолго до этого Чжэн Сяосюй в институте "Вандао" ("Пути справедливого правителя") вызвал недовольство одним своим выступлением. Беседуя со слушателями, он сказал:

— Маньчжоу-Го уже не ребенок. Оно должно уже быть самостоятельным. Не стоит его все время водить на помочах.

Эти слова Чжэн Сяосюя вызвали гнев японских хозяев, поэтому они вышвырнули его за дверь. В дальнейшем ему не удалось даже взять из банка свои наградные за участие в создании государства. Чжэн Сяосюй хотел уехать из Чанчуня, но ему не разрешили. Под надзором жандармов он только мог писать стихи, заниматься каллиграфией и т. п. Этот "поэт и каллиграф", до мозга костей пропитанный идеей "совместного управления", через три года погиб в Чанчуне насильственной смертью, так и не дождавшись осуществления своей мечты. Его сын Чжэн Чуй умер тоже насильственной смертью за три года до смерти своего отца. По слухам, отец и сын были тайно убиты японцами. Но даже если бы слухи были недостоверными, их смерть должна была показать мне, что мои мечты восстановить дело предков несбыточны. Я же начал понимать это лишь позднее, накануне того, как японцы оккупировали весь Китай.

Крушение иллюзий

С начала 1933 года, после выхода из Лиги Наций, Япония начала еше более открыто увеличивать свою армию и расширять подготовку к войне. Особенно усилились ее приготовления к захвату всей территории Китая и укрепление тыла. Накануне событий 7 июля 1937 года на Севере Китая Япония непрерывно пускала в ход оружие и провоцировала различного рода инциденты. Нанкинское гоминьдановское правительство раз за разом шло на уступки. Оно подписало соглашение "Хэ Ин-цин-Умэдзу", по которому расширялось право контроля Японии над Северным Китаем, договор "Цинь — Доихара" (тайный договор Цинь Дэчуня с Доихарой) и ряд других и признало существование и деятельность марионеточных организаций, таких как "Автономное правительство по защите от коммунистов Восточной части провинции Хэбэй", "Автономное правительство Внутренней Монголии" и т. д. Гоминьдановское правительство вновь и вновь заверяло Японию в том, что "не только не предпримет действий, причиняющих ей вред, но что у него совершенно нет причин быть настроенным против Японии". Народу объявили декрет "О доброжелательном отношении к приказам дружественной державы", по которому строго наказывались люди, оказывающие сопротивление Японии. Таким образом, могущество Японии в Центральном Китае сильно укрепилось. Каждому было очевидно, что в определенный момент пять провинций полностью капитулируют. Как я уже писал в начале, это было время, когда приверженцы реставрации во Внутреннем Китае и Маньчжурии жаждали применить свои силы; время, когда я в третий раз "взошел на престол" и не помнил себя от радости. Однако японцы, протягивая лапы к Внутреннему Китаю, не забывали шаг за шагом принимать экстренные меры внутри Маньчжоу-Го, и все эти меры в конце концов свалились на мою "императорскую" голову. Следует сказать, что в процессе превращения Северо-Востока в колонию предатели получили немало выгод. Так, например, во время превращения Маньчжоу-Го в монархию сторонники реставрации получили не только моральное удовлетворение, но и значительно обогатились. Все крупные предатели, начиная с Чжэн Сяосюя, получили большую сумму "наград за заслуги по созданию государства" — от 50 тысяч до 600 тысяч юаней. Общая сумма этих наград составила 8600 тысяч юаней. В дальнейшем каждый раз во время больших грабительских мероприятий (например, во время сборов продовольственного налога зерном, "сбора средств в пользу государства") выдавались награды всем, начиная с премьера и кончая участковыми и квартальными. Не буду подробно рассказывать о японских политических мероприятиях, скажу только о крушении моих иллюзий, касающихся реставрации дела предков, и о том страхе, в котором я пребывал. Казалось, я должен был бы понять всю ложность своего положения, поскольку командование Квантунской армии официально заявило, что восстановление монархического режима вовсе не означает реставрации Цинской династии; оно не разрешило мне во время торжественной церемонии надеть императорское одеяние, а при назначении премьер-министра совершенно не посчиталось с моим мнением. Но я был слишком опьянен, чтобы трезво оценить все происходившее. Я начал понимать всю призрачность своих иллюзий в связи с "делом Лин Шэна".