Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

– Допустим.

– Вы меня не помните?

– Нет.

Алексей Иванович продолжал стоять, не предлагая садиться и гостю.

– Слушаю вас.

– Разрешите представиться – главный архитектор города Самойленко Осип Михайлович.

– Так. Чем могу служить?

– Разрешите присесть? У нас, полагаю, разговор будет долгий…

– Садитесь, – холодно сказал Алексей Иванович, но сам садиться не собирался. – «Невежливо? Наплевать! Скорее уйдет!» – подумал он.

– Что же вам от меня нужно?

– Понимаете, время уходит, а мы так и не знаем вашего окончательного решения.

– Какого решения?

– Ну, как же – согласны ли вы на наши предложения?

– Предложения?

– Но позвольте, – начиная раздражаться, сказал посетитель. – Неужто вы забыли о наших… о споре, возникшем между нами на совещании?

– Постарался забыть…

– То есть как это? Ведь город ждет ответа!

Алексей Иванович словно и не слушал того, что говорил посетитель. Он отошел к балкону и, отвернувшись от гостя, стал смотреть на хлынувший, наконец, дождь; ветер, будто испугавшись его прямых потоков, мгновенно затих. Крупные, тяжелые капли прижали к земле траву; плотная пелена закрыла лес, изгиб дороги, деревца посадок. Но вскоре посветлело, дождь стал менее густым; влажная свежесть проникла в комнату, стало легче дышать.

Непонятно почему, но гость перестал его раздражать и чем больше нервничал посетитель, тем спокойнее становился Алексей Иванович.

– Мне весьма неприятно напоминать вам, уважаемый Алексей Иванович, все более раздражаясь, говорил главный архитектор, – то, что, возможно, явилось причиной вашего… заболевания, но обстоятельства заставляют нас настаивать на переработке вашего замечательного проекта…

– Если мой проект такой замечательный, как вы говорите, зачем же вы хотите во что бы то ни стало впихнуть в него ваши стандартные, типовые коробки, ваши расползшиеся по всему миру Черемушки?!

Вы снова за свое! Поймите, жилой комплекс уже построен! Построен! Неужели непонятно, что нельзя, преступно пренебрегать затраченными миллионами!

– Конечно, нельзя! Но…

Посетитель не дал Алексею Ивановичу договорить.

– Дорогой Алексей Иванович, – начал он, и Алексей Иванович заметил, как неуловимо изменилось его лицо, стало как будто суше и костистее, хотя тон его нисколько не переменился, а был все таким же вежливым, даже искательным: – Дорогой Алексей Иванович! Вы должны, вы просто обязаны нас понять…

– Я понимаю! Но никак не возьму в только – чем же я, именно я, могу вам помочь? Все, что мог – я сделал, и вы сами говорите – неплохо… Знаете ли, уж лучше я вовсе откажусь от осуществления проекта, чем заведомо дам его испоганить!

Нет, главный архитектор города явно не привык, чтобы ему возражали. Лицо его все явственнее принимало выражение начальственного нетерпения.

– Да выслушайте же меня, наконец! Вы же сами согласны, что место для строительства выбрано наилучшим образом; близость реки, озелененность, рельеф и так далее.

И тут опять в лице гостя что-то изменилось, словно он сменил одну маску на другую.

– Если бы вы, – заговорил он примирительно, если бы вы, наконец, согласились с нашими предложениями, мы бы реализовали затраченные миллионы, и ваш проект был бы осуществлен… почти полностью…

Алексей Иванович, молча пристально рассматривал сидящего перед ним человека. Тот ежился под этим взглядом.

«Только что передо мною был ответственный чиновник, а сейчас жалкий подхалим. Смешно!» – подумал Алексей Иванович и невольно улыбнулся.

– Вы согласны? – обрадовался этой улыбке посетитель.

– Нет, конечно, не согласен. Я ведь уже сказал.

Гость поднялся, наконец, со стула. Лицо его снова приобрело неколебимо-начальственное выражение.

– Позвольте, – начал он…

Но Алексей Иванович больше не стал его слушать. Он словно бы забыл о его присутствии: отвернулся, вышел на балкон, шагнул со ступеньки на влажную траву, зашагал вдоль забора к калитке, отворил ее и направился к лесной опушке.

Пока они вели этот неприятный разговор, верховой ветер разогнал тучи, очистил небо и, как после хорошей работы, улегся отдыхать. Стало солнечно и светло, словно в хорошо проветренном доме.

Неспешным размеренным шагом Алексей Иванович обогнул край поля и вскоре углубился в лес. Он вдохнул чуть кисловатый запах подгнившей прошлогодней травы, смешанной с ароматом нагретых березовых стволов. В плотном воздухе что-то непрерывно шелестело, поскрипывало, но Алексею Ивановичу казалось, что шелестит и поскрипывает сама тишина и не он слушает ее, а лес настороженно прислушивается к его шагам, к шороху палой листвы под ногами. Изредка сюда долетал ветровой звук проносящейся вдалеке машины и тут же гаснул. Полуденное солнце кое-где пронизывало сумрак, неожиданно ярко высвечивало то заросшую папоротником прогалину, то сверкнувший под лучами черно-белый ствол, то темную лапу ели. Вот мигнула и исчезла алая шляпка сыроежки, и Алексею Ивановичу показалось, будто лес улыбнулся ему.

Он забирался все глубже в чащу, совершенно не думая, как выберется отсюда.

Впервые за время болезни и жизни в санатории он вернулся к мыслям о проекте и обрадовался тому, что уже не боится этих мыслей, не отталкивает их от себя. В первый день приезда в этот незнакомый ему город, на совещании в облисполкоме, куда его срочно вызвали для обсуждения возможности реализации его проекта именно здесь, он горько недоумевал, к чему эти льстивые речи, восторги по поводу задуманного им будущего города, если все эти люди в корне, в самой основе не понимают его?

И снова у него заныло, заколотилось сердце, болью стянуло грудь.

Он испуганно остановился, торопливо нашаривая в кармане тюбик нитроглицерина. Почему он всегда так пугался этой боли? Ведь он не боялся смерти. Да, он совершенно твердо знал, что не боится. Но это он ЗНАЛ, а чувствовал другое – панический страх перед уничтожением, перед НИЧЕМ, перед ПУСТОТОЙ.

Бросил на язык таблетку, стал прислушиваться к себе. Глубоко вздохнул. Все спокойно, боль прошла, дышится свободно.

Двинулся дальше и вдруг совсем близко, будто вот там за деревом услышал несильный женский голос:

– По бугоркам, по низким косогорам, плывет большая сонная луна… – пела женщина.

Внезапно так же, как началась, песня оборвалась.

Женщина крикнула:

– Сень, а Сень! Погляди, какие они смешные! У них уже глазки прорезались! Сень!

– Ты их руками-то не особенно трогай, а то, гляди, кормить откажется.

– Да ты что! – засмеялась женщина. – Она меня любит, не боится…

Было в их голосах столько спокойной, легкой доброты, что Алексею Ивановичу остро захотелось увидеть их, поговорить с этими незнакомыми, невидимыми людьми.