Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Конечно, с моим вступлением в должность мне пришлось лично познакомиться, а в связи с ожидаемым Высочайшим приездом ознакомиться в спешном порядке, со всеми секретными сотрудниками. Если на каждое такое свидание с секретным сотрудником, происходившее на одной из пяти или шести имевшихся тогда конспиративных квартир, надо было потратить в среднем часа два времени, ясно, что я, при обременённости другими спешными делами, не мог провести это ознакомление раньше месяца. К тому же, многие из свиданий я должен был повторить, прежде чем окончательно передать сотрудника в непосредственное распоряжение кого-либо из подчинённых мне офицеров.

В 1912 году в связи с общим развалом подпольных революционных организаций в России более или менее энергично проявляла себя только московская организация социал-демократов. Других подпольных групп, собственно говоря, не было, не могло быть, а если они и были, то на бумаге, а не в жизни.

В связи с этим общим положением секретная агентура Московского охранного отделения того времени была наиболее сильной именно по освещению деятельности московских организаций эсдеков.

Я должен отметить, что ко времени моего вступления в должность начальника отделения оно обладало исключительно сильной и осведомлённой агентурой по освещению как местного большевистского подполья, так и тех меньшевиков, которые как-то и что-то старались организовать по кооперативному движению.

Впрочем, достаточно назвать имя известного Малиновского, по ремеслу слесаря, по званию члена Государственной думы и по скрытому положению — секретного сотрудника Московского охранного отделения, чтобы получить ясное представление о том, насколько полно освещалось не только одно московское большевистское подполье, но и большевистский центр с Лениным во главе (пребывавшим в то время в Австрии) и многие из провинциальных организаций партии.

Кроме Малиновского Московское охранное отделение имело ещё весьма осведомлённую агентуру, освещавшую московский центр этой же партии, и, таким образом, путём перекрёстного осведомления всегда могло быть в курсе всех начинаний большевистского подполья и имело возможность проверять данные одного сотрудника сведениями, исходившими от другого.

Благодаря этой осведомлённости Московское охранное отделение не только могло давать Департаменту полиции совершенно точные сведения о всех фазах деятельности большевистских организаций, но и путём своевременных ликвидаций их деятельности держать большевистское подполье в состоянии или полного распада, или беспрерывных, но всегда бесплодных усилий по налаживанию связей.

На одной из заграничных конференций большевиков с участием Ленина (примерно в 1914 году) была даже вынесена резолюция с порицанием бездеятельности, которую проявляло Московское областное бюро партии и которая была достигнута тем, что из двух или трёх членов этого бюро один был мой секретный сотрудник, действовавший, или, вернее, бездействовавший, по моим указаниям[158].

Конечно, не все мои секретные сотрудники были столь же ценны. Было много так называемой вспомогательной агентуры, которая часто, не будучи полезной в то относительно тихое время, тем не менее по своим революционным связям или по своей пронырливости могла оказаться в нужный момент полезной.

Вот эту-то оценку потенциальной возможности московской агентуры мне и предстояло разрешить при ознакомлении с сотрудниками. В способности произвести такую правильную оценку и лежит главная заслуга начальника политического розыска, равно как и в умении в нужный момент направить силы той или иной агентуры на освещение нового и только нарождающегося политического движения.

Перезнакомившись лично со всеми секретными сотрудниками и перегруппировав их по своему усмотрению, я оставил около шести или семи сотрудников под своим руководством. С частью из них я виделся только лично сам, один; часть же, именно та, что освещала большевистское подполье, руководилась мной с помощью жандармского офицера, ротмистра Василия Григорьевича Иванова.

Из оставленных под моим личным руководством выделялось двое сотрудников, о которых мне хотелось бы сказать особо.

Один из них, Иван Яковлевич, был австриец по происхождению, человек очень развитой и интеллигентный, интересовавшийся не только одной политикой, но хорошо разбиравшийся во всех вопросах, относящихся к искусству, литературе, театру, прессе, и знавший в Москве всех сколько-нибудь выдающихся общественных деятелей[159]. Он работал в «Русском слове»[160], у Сытина.

В редакции каждой газеты, такой крупной, как «Русское слово» в особенности, получалась громадная информация, из которой три четверти, по разным причинам, никогда не появлялось на страницах газеты, а шло в редакционную корзину; так как большинство сотрудников этой газеты и информация были пропитаны свойственной тому времени интеллигентской оппозицией, то иметь сведения о всём том, что говорится в редакционном кабинете газеты, о том, что обсуждается без цензуры, представлялось немаловажным для начальника охранного отделения того времени.

Благодаря Ивану Яковлевичу я отлично был осведомлён не только о всём внутреннем распорядке в редакции газеты, о характере наиболее видных сотрудников её, о взаимоотношениях их с И.Д. Сытиным, с редактором В.М Дорошевичем, но и о всём том, что обсуждалось, критиковалось и взвешивалось на редакционных весах. Я знал общественное настроение Москвы, поскольку оно находило отзвук у газетных «делателей» этого настроения. Я знал суждения, высказываемые на секретных заседаниях кадетских деятелей или даже на заседаниях лидеров различных, народившихся во время войны общественных группировок, как, например, Военно-промышленного комитета, знал об его действительной, а не показной активности, об его взаимоотношениях с рабочей группой комитета, о земских и городских деятелях и т. д., и т. д.

Конечно, это мне не мешало иметь и другую агентуру в этих общественных организациях. Для характеристики значения агентуры и моей осведомлённости я приведу такой факт. Однажды, летом 1916 года, будучи по делам службы в Департаменте полиции, я был встречен на докладе у директора Департамента А.Т. Васильева следующими словами, сказанными им с нескрываемым удовольствием по поводу только что полученного им от меня доклада об одном из секретных заседаний лидеров Военно-промышленного комитета: «Вы что же, всё от самого Рябушинского узнали? Он у вас сотрудником состоит, что ли?»

Иван Яковлевич, высокий, красивый брюнет с аккуратно подстриженной бородой, был человек с определённым уклоном в сторону государственности и положением своим как секретного сотрудника никак не тяготился. Деловые сношения с ним носили лёгкий и, я бы сказал, приятный характер. Занимательный собеседник, спокойный и воспитанный человек, большой эрудит, он любил потолковать, и поэтому наши конспиративные свидания неизбежно затягивались. Найдя во мне собеседника, способного поддерживать разговор не только исключительно на политические темы, Иван Яковлевич стал охотнее относиться к нашим периодическим собеседованиям и часто приносил с собой им же самим прекрасно написанные, как бы готовые доклады для моего начальства, в которых он предлагал вниманию разные «предупредительные» меры к «обузданию» газетчиков или к «негласному влиянию» на печать и т. п.