Максим Капитановский - Во всём виноваты «Битлз»

Веня нагло явился в Шереметьево с мордой ящиком и небольшим портфелем, в котором кроме зубной щётки, бутылки водки и всякой другой мелкой лабуды лежали толстая книжка писателя Айзека Азимова (на дорогу), комплект нижнего белья и маленький мешочек с пеплом — прах любимой, как он сказал, бабушки Эсфири Львовны. На просьбу предъявить имеющуюся валюту, Веня достал бумажник и показал триста долларов мелкими купюрами, которые взбешённый Меркулов кинул ему прямо в табло. Кинул и убежал.

Взять острый нож и, расклеив толстую обложку Азимова, достать оттуда небольшой документ с орлом и водяными знаками, никто из заинтересованных лиц не догадался. Пролить немного света на исчезновение денег могла бы соседка по этажу Лидия Леонтьевна, сначала почувствовавшая сильный неприятный запах горелого, а потом видевшая, как Веня в три приёма выбрасывал из большой кастрюли пепел в мусоропровод. Но Лидию Леонтьевну никто не спросил. А кабы и спросил, то ничего б не понял. Потому что $960 000 Веня сжёг, но не просто спалил, а сделал это в присутствии американского ответственного лица, которое деньги пересчитало и номера переписало (Веня заплатил семь тысяч), в чём выдало Вене официальный документ.

По приезде в американские пенаты Веня обратился в указанный тем лицом нью-йоркский банк. И после некоторых специальных переговоров с посольством в Москве и парой других учреждений получил всю сумму новенькими хрустящими бумажками, кои и положил тут же на только что открытый на его имя свежий счёт. Операция была не такая уж часто встречающаяся, но все пошли навстречу. Больно уж велико было желание вставить леща стране победившего социализма.

А из пепла несуществующей «бабушки Эсфири», взятого им на память, Веня сделал малюсенькую ладанку, которую и носит в охотку, перебиваясь с икры на коньяк и ютясь в двухсотметровом пентхаузе на Манхэттене. С Герой Веня не дружит, но это их дела.

А тогда в Краснодаре в люксе нашего руководителя маленький рыжий Веня, выпив рюмку наливки, сказал нам, толпившимся у входа:

— Я только что из Свердловска. Кстати, вот гитару привёз на продажу: «Фендер», по-моему, «Телекастер». Никому не надо? Новая, с чехлом! Получил в счёт долгов, для своих отдам почти даром.

Юрка сразу сделал стойку. «Фендер» был его мечтой.

— С «Надеждой» работал, — продолжал Веня. — где ваш барабанщик? Ему Нинка-певица просила привет передать, — он полез в карман за бумажкой, прочитал: — Максиму.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ МАКСИМА. Ещё бы она мне привет не передала. У нас ведь в Киеве такой трёхдневный амур был — дым коромыслом! И на Крещатик ходили, и вообще. А ещё бы у нас в Киеве трёхдневного амура не было, когда я там устроил такое…

На огромной сцене киевского Дворца спорта я готовился к концерту. Устанавливал свои барабаны. Концерт был сборный, и вокруг суетились человек тридцать музыкантов из разных ансамблей — настраивали усилители, проверяли микрофоны и другую аппаратуру. У дальнего бархатного задника прогуливалась симпатичная девушка с нотами и хорошей фигурой. Она распевалась. Это была довольно известная в узких кругах певица из пахмутовского ансамбля «Надежда». Поговаривали, что у неё в Питере муж не то какой-то хороший и богатый человек, не то, наоборот, директор областной филармонии. В общем, летала она высоко, и на неё можно было только облизываться.

Основой ударной установки является большой барабан. На него крепятся несколько других барабанов и ещё много разной нужности. Поэтому стоять большой барабан должен как вкопанный. Ни туда, ни сюда. Для этого барабанщики приноровились регулируемые ножки — сорокасантиметровые стальные штыри — затачивать и вбивать молотком в мягкую деревянную сцену. Тогда как ни стучи правой педалью, ничто никуда не уедет. Я уже одну ножку вколотил, сидя на корточках, приноравливаю вторую и вдруг слышу страшный, леденящий кровь визг.

И, главное, визг этот прозвучал как раз тогда, когда красивый волосатый парень — гитарист «Надежды» — настраивал свой недешёвый японский инструмент и попросил минутку тишины. Кстати, это был Володя. Володя Кузьмин.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ВОЛОДИ И «НАДЕЖДЫ». Ансамбль «Надежда» был уникальным явлением для своего времени. В основном коллектив исполнял песни Александры Пахмутовой, но всегда в эдакой полуроковой манере, что очень нравилось зрителям, а главное, позволяло как бы забыть ненадолго фальшивую комсомольскую подоплёку всех этих песенок про БАМ, яростные стойотряды и первопроходческую героику.

В «Надежде» традиционно работали очень хорошие музыканты, в чём была немалая заслуга руководства коллектива. Раз в год, как правило в августе, специальный их человек выезжал по городам и весям нашей необъятной. На танцплощадках и в местных домах культуры, в военных частях и на производстве он выискивал талантливых ребят и приглашал в Москву для работы в известном ансамбле. Сумма оговаривалась на месте. Например, 600 рублей в месяц (а он у себя на танцах имел 120). Договор с ними заключали на довольно странный срок — 11 месяцев. Потому что получает потом музыкант официально в кассе филармонии опять же, например, тысячу, — расписывается и радуется. А вечером к нему в номерок директор заходит — верните, пожалуйста, 400 взад, а оставьте 600, как договаривались. Пять-шесть месяцев индивидуум ещё терпел, а потом у него начинала крыша ехать: как же так?! Целыми днями в лучах прожекторов, зрители с ума сходят, а он всё продолжает получать эти поганые 600 рублей. А змей-руководитель (морда ящиком) за его счёт жирует и обогащается. Забывают люди, что ещё полгода назад они были никто и звать никак. Забывают, что не на гэдээрошной, а на американской аппаратуре работают, забывают, что не в обносках, а в двухтысячных сверкающих костюмах к зрителям выходят, а живут в хороших гостиницах в одноместных номерах.

Вот если взять по приколу и начать соседу-забулдыге каждый день по сто рублей за просто так отстёгивать, а через две недели резко прекратить, он на вас тут же с ножом полезет или в суд подаст. Человек — он же, в сущности, такая скотина. А музыкант тем более.

И месяцев через девять начинали вечерами по номерам под водочку клубиться нехорошие разговоры, объединялись люди в группировки и коалиции, плели интриги и мечтали сбросить кровопийцу-руководителя, сделать прозападный репертуар и процветать, и процветать. А кто будет гастроли делать, по начальству ходить, афиши печатать — найдутся. Мы ведь гениальные! Даром что вчера из Епидопельска.

Но только начнёт уже настоящий заговор вырисовываться, только листовки напечатают и оружие раздадут — бац! — договор и кончается. И идут заговорщики на все четыре стороны, «в туда, из чего их мама родила». А специальный человек уже две недели как в пути. Новые таланты по городам и весям выискивает, чтоб потом месяц порепетировать, а через одиннадцать уволить. Система была мудро просчитана, и годичный круговорот налажен.