Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая
Но что такого было в этом письме? Чертков уговаривал приехать к нему в Лизиновку, где В.Г.
обратил в свою веру (еще неясную) трех крестьянских юношей. Чертков сомневался: имеет ли он на это право? «Кто их поправит, если мне придется изменять свое понимание Христа? — Нет, Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите. Вы здесь нужны…»
Это было первое бестактное вторжение Черткова в распорядок жизни семьи Толстых. Молодой человек, только что познакомившийся с Толстым, спустя три месяца настаивает, чтобы почти шестидесятилетний писатель мчался к нему зимой в Воронежскую губернию. Это письмо ошеломило Толстого.
И Чертков на время отступил, даже раскаялся. «Что касается до моего последнего письма, то вы, вероятно, в большой степени правы. Я помню, что на следующий день после его отправки чуть было не написал другое письмо в отмену его». В.Г. и сам понимает, что перегнул палку. Но уже не может и не хочет скрывать от Толстого своих чувств: «мне постоянно хочется знать, где вы, что вы делаете…»
Но и Толстой не скрывает чувств. «Меня волнует всякое письмо ваше».
При этом он видит, что Чертков… не вполне душевно здоровый человек «Скажу вам мое чувство при получении ваших писем: мне жутко, страшно — не свихнулись бы вы». Меньше чем через год после знакомства с В.Г. он видит сон, который записывает в дневник «Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума».
На то, что Чертков не был душевно здоровым человеком, указывали многие. В частности, учитель детей Толстых по латыни и греческому В.Ф.Лазурский. Он пишет в своих воспоминаниях о Черткове: «…он произвел на меня впечатление человека нервно-больного. Чертков говорил, что решительно не может судить объективно о температуре воды, так как не может доверять своей чувствительности. Иногда состояние его нервов таково, что он не чувствует холода, каков бы он ни был; иногда он боится лезть в воду без всякой видимой причины».
Чертков сам признавался, что страдает манией преследования.
Выбирая себе друга на всю оставшуюся жизнь, Толстой, видимо, с самого начала понимал, что имеет дело с таким же душевно неуравновешенным человеком, как и его жена. Чертков был невероятно деятельной личностью, но приступы активности у него постоянно сменялись апатией. В Англии он мог заставлять своих сотрудников работать круглые сутки, ночами, без всякой необходимости, а потом вдруг опускал руки и впадал в депрессию. И Толстой это знал.
В 1898 году, когда Толстой вместе с Чертковым занимался переселением русских духоборов в Канаду, он писал ему в Англию:
«Вы от преувеличенной аккуратности копотливы, медлительны, потом на всё смотрите свысока, grandseigneur'cки, и от этого не видите многого и, кроме того, уже по физиологическим причинам (курсив мой. — П.Б.) изменчивы в настроении — то горячечно-деятельны, то апатичны. По этому всему думаю, что вы, вследствие хороших ваших свойств, очень драгоценный сотрудник, но один — деятель непрактичный».
Чертков был человеком не просто сложного, но и неприятного, отталкивающего характера, который не сразу обнаруживался. От него рано или поздно отворачивались почти все ближайшие сотрудники и даже друзья, начиная с Бирюкова и заканчивая Булгаковым и Сашей. Только Толстой любил Черткова до конца.
С.А. с самого начала стала подозревать Черткова в том, что он, как и все «темные», представляет угрозу для семьи. Тем не менее, встретившись с ним в феврале 1885 года в Петербурге, она вновь была им очарована. В этом была таинственная особенность харизматичной личности Черткова: при встречах он производил на людей обвораживающее впечатление, но, расставшись с ним, эти люди могли отзываться о нем иронически и даже с неприязнью.
В марте того же года она пишет мужу из Москвы в Ясную Поляну: «Получила сегодня милейшее письмо от Черткова. Просит прислать листы твоей статьи, которые он привозил, и например, говорит: „я всегда думаю о вас и вашей семье, как о родных, и притом близких родных. Хорошо ли это или нет, — не знаю, — кажется, что хорошо“. Как это на него похоже!»
Но ведь это «милейшее письмо» как раз должно было бы насторожить С.А.:
«Графиня, беспокою вас одной просьбою: пожалуйста, пришлите мне по почте тетрадки с первыми литографированными листами последней статьи Льва Николаевича. Вы их найдете в шкапу за его письменным столом. Всего там около 10-ти или 12-ти тетрадок».
До какой же степени Чертков уже освоился в пространстве хамовнического дома, если объясняет его хозяйке, где и что лежит.
Бестактность вторжения Черткова в семейное пространство Толстых замечали многие. С.А. это возмущало. Но Толстой этого не видел.
Или всё-таки видел?
До 1887 года отношение С.А. к В.Г. носит хотя и настороженный, но благодушный и несколько иронический характер. Жена Толстого в целом не отличалась повышенной ироничностью (скорее, наоборот), но она умела ценить чужие шутки и розыгрыши.
В письме к Л.Н. от 15 марта 1885 года она приводит слова Фета, сказанные ей при встрече: «Лев Николаевич хочет с Чертковым такие картинки нарисовать, чтоб народ перестал в чудеса верить. За что же лишать народ этого счастья верить в мистерию, им столь любимую, что он съел в виде хлеба и вина своего бога и спасся. Это всё равно, что если б мужик босой шел бы с сальным огарком в пещеру, чтоб в темной пещере найти дорогу. А у него потушили бы этот огарок и салом бы велели мазать сапоги… а он босой!»
Однако шутить с Чертковым было нельзя. Это не позволялось даже Толстому. Известен случай, когда Л.Н. за столом хлопнул В.Г. по залысине, на которой растеклось красное пятно. Комар! Все засмеялись. Чертков возмущенно воскликнул: «Лев Николаевич, как вы могли лишить жизни живое существо!» И всем стало неловко.
«Я уверен, что с тех пор, как Чертков стал проводить в свою жизнь принцип „не убий“, блохи, клопы, комары и мухи могли мучить его сколько угодно, не боясь за свою жизнь», — пишет В.Ф.Лазурский. И он же рассказывает в своих воспоминаниях: «Работали для него как-то мужики и, конечно, по окончании стали просить на водку. Чертков вышел к ним и заявил, что „на водку“ он дать им не может, а вместо того предложил купить для них на эти деньги книжек или Библию. Тут же он вынул брошюру о вреде пьянства и прочел ее мужикам».
Чертков был фанатиком своих убеждений, в отличие от Толстого, упрямого искателя. Но с некоторого времени его убеждения питались исключительно мыслями Толстого. Таким образом, он был фанатиком убеждений Толстого. Но взгляды Толстого на протяжении жизни порой менялись на 180°. Например, от культа семьи до ее отрицания. Быть фанатиком убеждений Толстого означало лишь «замораживать» их на каком-то этапе.
