Владимир Федюк - Керенский

Фактически комиссия была образована 31 августа 1917 года, но по настоянию Керенского на документе о ее создании была поставлена дата двумя днями ранее. Как свидетельствует Украинцев, будущие члены комиссии были вызваны в Зимний дворец поздно ночью. Здесь их встретили Керенский и министр юстиции Зарудный. Керенский коротко сообщил о решении начать следствие по "корниловскому делу" и познакомил приглашенных с текстом правительственного постановления на эту тему. Далее разыгралась странная сцена. "Какое же число ставить?" — спросил Керенский. Время было около часа ночи, следовательно, надо было поставить 31-е. Между тем постановление должно было в тот же день появиться в утренних газетах, и было бы непонятно, когда же оно составлено. "Ну, значит, поставьте 30-е", — сказал Зарудный. "Нет, мне не хочется, чтобы этот акт носил дату 30-е по личным моим интимным причинам". Все с недоумением молчали. Керенский, щурясь и улыбаясь, смотрел вокруг себя. "Да ведь сегодня день Александра, вы не именинник ли?" — спросил Зарудный. "Да, и мне не хочется в этот день ставить свою подпись под таким актом, вы ведь меня понимаете. Давайте, я поставлю 29-е число".[382] Таким образом, история комиссии началась с подлога. Повторим, что решение о ее создании было принято лично Керенским и лишь потом, задним числом, включено в журнал заседаний Временного правительства от 30 августа 1917 года.

С первых же дней своей работы комиссия почувствовала сильное давление со стороны премьера. Керенский не особо скрывал, что он уже сформулировал обвинение. Предполагалось, что Корнилов и его соратники будут осуждены по статьям 108 ("Коллективный заговор") и 110 ("Государственная измена") Уголовного уложения, подразумевавшим наказание вплоть до смертной казни. Однако Чрезвычайная комиссия, рассмотрев обстоятельства дела, пришла к выводу, что признаков государственной измены в нем не содержится.

Комиссия выступила с инициативой переквалифицировать обвинение по статье 100 ("О бунте против верховной власти и о преступлениях против священной особы императора и членов императорского дома"). Эта статья предусматривала наказание от бессрочной каторги до смертной казни. Но дело было не в этом. Сотая статья передавала вынесение приговора гражданскому суду, в то время как 108-я входила в компетенцию военно-революционных судов. Керенский получил бы максимум удовлетворения, предав Корнилова суду, учрежденному по его же инициативе. Но Керенский вовсе не собирался казнить Корнилова. Он говорил об этом много раз, и нет оснований ему не верить. Для него лучшим выходом было бы дождаться смертного приговора, а потом отменить его своей властью.

Однако чем дальше работала комиссия Шабловского, тем больше у нее возникало вопросов к самому Керенскому. Уже были допрошены все главные участники корниловской истории, но премьер под разными предлогами уклонялся от встречи со следователями. Шабловскому пришлось употребить все свое влияние, чтобы добиться согласия Керенского. Долгожданная беседа состоялась 8 октября 1917 года. Члены комиссии были приглашены в Зимний дворец, где их провели в бывшую царскую библиотеку. Громадная комната в три окна выходила на Неву. В простенках между окнами стояли дубовые кресла с высокими резными спинками. В одном из них и устроился Керенский.

Однако парадная мебель оказалась очень неудобной. В таком кресле можно было сидеть, только выпрямив спину и положив руки на подлокотники, что сразу превращало кресло в трон. Второй вариант — сгорбиться и положить руки на колени — придавал сидящему позу обвиняемого. Керенский нашел выход: он расположился поперек сиденья, оперевшись спиной об один из подлокотников. В результате ноги ему пришлось сплести в странный узел и упереться ими в другой подлокотник. По словам Украинцева, "картина была настолько неприличная, что вызвала потом резкое замечание даже милейшего Либера, такого скромного и непритязательного".

Шабловский начал задавать Керенскому вопросы, сверяясь с заранее приготовленной бумажкой. Керенский отвечал пространно, но совершенно не по существу. Члены комиссии все больше мрачнели — цель беседы так и оставалась недостигнутой. Первым не выдержал Раупах. Он поставил перед Керенским очередной вопрос и потребовал прямого ответа — "да" или "нет". Реакция Керенского была неожиданной. Он буквально взвился и стал отчитывать Раупаха. Керенский не говорил, а кричал, что в былые времена никто и не посмел бы допросить главу правительства. Его добрую волю надо ценить, а не подозревать его невесть в чем. После этого всем стало неловко. Шабловский объявил, что допрос закончен.

Керенский вел себя настолько вызывающе, что получил выговор даже от стенографистки, записывавшей встречу. Княжна Туманова в этом качестве работала еще в Государственной думе и на правах старой знакомой не слишком церемонилась с премьером: "Мне стыдно за вас, Александр Федорович, за ваше обращение с комиссией". Вряд ли это очень смутило Керенского. Его знаменитые истерики давно уже были частью его образа. Но вот что интересно: каждый раз, изучая обстоятельства того или иного шумного скандала, затеянного Керенским, ловишь себя на мысли, что вся сцена была им тщательно разыграна. Чаще всего Керенский использовал этот прием для того, чтобы уйти от прямого ответа на больной для него вопрос. Несколько минут крика, поза человека, оскорбленного в лучших чувствах, — и обескураженный собеседник забывал, что он хотел спросить.

В данном случае Керенскому явно не хотелось углубляться в подробности корниловской истории. Он понимал, что его поведение может быть истолковано как прямая провокация. В начале 1918 года скрывавшийся от большевиков экс-премьер нашел время для того, чтобы отредактировать в благоприятном для себя духе свои показания перед комиссией Шабловского. Под названием "Дело Корнилова" они были выпущены отдельной книжкой в самый разгар Гражданской войны. Удивительно, но и позже Керенский чаще винил в своих неудачах Корнилова, а не Ленина. Причина этого просматривается довольно легко — приверженцев большевизма в кругах русской эмиграции практически не было, а вот сторонников Корнилова — более чем достаточно. Бегство от большевиков Керенскому бы простили, предательство же Корнилова не простили никогда.

ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ

Идея созыва совещания, на котором были бы представлены все демократические силы страны, была выдвинута ВЦИКом на заседании 31 августа 1917 года. За образец было взято еще не забытое Государственное совещание в Москве, но на этот раз в участии было отказано всем общественным и политическим организациям несоциалистического толка. Это было принципиальное отличие. Если Московское совещание собирали под лозунгом создания общенационального фронта, то новая конструкция могла лишь усугубить раскол в обществе. Безапелляционно записав все буржуазные элементы в разряд "корниловцев", лидеры ВЦИКа тем самым подталкивали Россию к гражданской войне.