Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Все верно, — соглашался Ермолов. — Одно обидно — захватит его Витгенштейн, вся слава Витгенштейну достанется…

Могло и такое случиться. Витгенштейн Санкт-Петербург отстоял. Поймает он Бонапарта или не поймает, но ловить будет.

12 ноября пробрался к Платову и Ермолову от Витгенштейна лазутчик-еврей. Положение прояснилось. Французы были в полукольце. На западе дорогу им перекрыл Чичагов со всей Молдавской армией, с востока шел следом за ними Платов, а за Платовым Ермолов и Милорадович, с севера напирал Витгенштейн. Главная армия Кутузова стояла в ста верстах юго-восточнее места, где должна была произойти развязка.

Витгенштейн… Витгенштейн… Платов помнил его по Персидскому походу. Знатен. Граф. Мать его — урожденная графиня Финкенштейн, мачеха — урожденная княжна Долгорукова, вдова графа Бестужева-Рюмина. Через Долгоруковых был Витгенштейн в свойстве с Салтыковыми, у них в доме воспитывался. Что ж, теперь Платову самая ровня.

Сразу же написал ему Матвей Иванович письмо: «С необыкновенною радостью узнал я, что имею честь находиться в соседстве Вашего Сиятельства, коего прибытие дает смелые надежды к счастливым событиям. Пользуюсь сим случаем принести Вашему Сиятельству искренние поздравления с новыми лаврами, столь достохвально стяжанными в настоящую кампанию…» Сообщал Платов, что арьергард противника оставил Толочин («каждый день оставляет он мне более тысячи пленных, кроме убитых…»), что Чичагов известил его о взятии Минска и разгроме поляков у Борисова. Если учесть, что Витгенштейн стоит у Бобра, то можно предположить, куда попытается уйти Бонапарт. «Не знаю, какую по сему дорогу может взять Наполеон, как на Вилейку?» О себе Платов сообщил, что он с войсками на подходе к Крупкам, около которых будет ночевать.

За два дня до того, как французы, обманув Чичагова, начали переправу выше Борисова, Платов правильно указал Витгенштейну, куда они будут прорываться. На северо-запад, на Вилейку. Чичагов же и Витгенштейн (да и Кутузов этого не исключал) посчитали, что Наполеон будет вырываться из «мешка» на юго-запад, ниже Борисова. Этот путь для него был менее опасен.

Бонапарт всех обманул. Послал часть войск отвлекать Чичагова ниже Борисова[152], а сам с гвардией и всеми боеспособными кинулся выше и стал мосты наводить. А чтоб Витгенштейн его на переправе не накрыл, велено было французским войскам, стоявшим против Витгенштейна, уходить на юг, на большую дорогу, прямо в пасть к Платову. Войска эти, под командованием маршала Виктора, сохранили дисциплину, которую давно растеряла основная масса французских солдат, побывавших в Москве. Виктор приказ выполнил, выманив Витгенштейна на большую дорогу. Было время, когда русские и Наполеон двигались параллельно, но Наполеон — на север, а русские — на юг, и не видели друг друга, скрытые лесами. В конце концов соединились и корпус Виктора в пух и прах разнесли, но Бонапарт с гвардией проскочил и большинство сохранивших строй с собой увел.

Почему Витгенштейн Платова не послушал? Целый отряд Сеславина ушел от Платова к Витгенштейну и был послан последним открывать сообщение с Чичаговым (потом они еще конфликтовали с Платовым, кто первым Борисов занял). Не послушал Витгенштейн Платова, наоборот, рассердился. Фыркнул:

— Что он себе позволяет!.. В конце-то концов…

Диктовал Витгенштейну письмо «низовец»[153] Платов, а кто-то из «низовцев» писал под диктовку и, как многие «на низу», вместо «хв» говорил «ф». Не «хватит», а «фатит», не «хватай его», а «фатай». Ну и вместо «достохвально» написали «достофально», написали нечетко. Граф Витгенштейн в южно-русских диалектах не разбирался, нечетко прописанную букву «ф» принял за «ср». Никак понять не мог, но как ни крути письмо, а выходило, что лавры он стяжал «достоср… но».

Упустив Бонапарта, погнались за ним дальше. Чичагов и Милорадович по следам, Витгенштейн — справа от дороги на Вильно, Платов — слева. Но Чичагов, Витгенштейн и Милорадович мешкали на переправе, и пошел пока один Платов.

Французская армия после Березины очень сократилась. Шла тремя эшелонами, каждому из которых обмороженные остряки-французы дали наименование «армия». Первым шел Мюрат, его эшелон называли «разбитой армией», за ним Наполеон с «Императорской армией», последними Даву, Ней, Богарне и все остальные вели «армию, которую бьют».

22 ноября Наполеон бежал из Молодечно в Париж, ускакал, бросив остатки армии.

А Платов преследовал французов, брал Сморгонь, Вильно, Ковно… Трофеи были настолько огромны, что он давно им счет потерял. Позади командование делило награды. «Фельдмаршал покоился на пожатых лаврах, готовый продолжать бездействие, — писал острый на язык Ермолов. — Князь Кутузов наслаждался полным покоем. Ничто до слуха его допускаемо не было, кроме рабственных похвал льстецов, непременных спутников могущества!»

11 декабря прибыл в Вильну сам Александр I. Стали раздавать награды за все прошлые сражения, начиная с Бородина. Вот где страсти разгорелись!

Еще раньше, читая кутузовские представления, Император удивился, почему его любимец Уваров за Бородино к награде не представлен. В чем дело? Пошел к Кутузову запрос.

Уваров кавалерийским корпусом командовал, вместе с Платовым левый фланг французов должен был обойти. Но действовал вяло, наткнулся на пехотное каре и остановился. Когда он из «рейда» вернулся, Кутузов ему сказал: «Я все знаю, голубчик. Богтебе простит…» Но Уваров — царский любимец. И написал Кутузов царю, через два дня после того как Платова с графским титулом поздравил: «Говоря о первом кавалерийском корпусе я имею долг присовокупить, что генерал-лейтенант Уваров по усердию своему к службе Вашего Величества сколько ни желал в сражении 26-го августа при Бородине что-либо важное предпринять с порученным ему корпусом, но не мог совершить того, как бы ему желалось, потому что казаки, кои вместе с кавалерийским корпусом должны были действовать и без коих не можно ему было приступить к делу, в сей день, так сказать, не действовали».

Ох, сколько обиженных было!

«Кутузов, князь Смоленский, грубо солгал о наших последних делах. Он приписал их себе и получил Георгиевскую ленту, Тормасов — Св. Андрея, Милорадович — Св. Георгия 2-й степени и высшую степень Владимира, а я, который больше всех, чтобы не сказать один, трудился, должен дожидаться хоть какой-нибудь награды!» — писал Раевский жене.

И только Михайло Илларионович успокоился. «Я первый раз постлал постель и стану раздеваться», — написал он жене из Вильны 13 декабря.

Царь велел перейти границу. Войска двинулись в Европу. «Оказывая высокое уважение фельдмаршалу, из совещаний с ним он заметил, что лета его, тяжелые чрезвычайно раны, труды и заботы последней кампании ослабили в нем способности. Государь, желая продолжить его успокоение, оставил при нем громкое наименование главнокомандующего и наружный блеск некоторой власти. В распоряжение армиями входил сам…»