Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

«Вечером объекты занимаются по программе последнего курса высшего мореходного училища. Никаких стрессов или раздражения не наблюдалось».

Женский голос: «Это не мужчина, а облако в штанах!»

На экране кот жуткой внешности. Ниточкин сажает его в стиральную машину. Сагайло вытаскивает кота обратно.

Голос комментатора: «Типичное поведение моряков в условиях сенсорного голода. Это сто седьмой день рейса».

Величественный айсберг.

Нечто вроде ринга на палубе. Вокруг куча моряков с фотоаппаратами. Двух котов выпускают на ринг. Один кот начинает совершать удивительные прыжки. Кажется, что он запускает себя на космическую орбиту.

Голос комментатора: «Они решили устроить кошачий бой. Под прыгающего кота матрос Ниточкин с помощью электромеханика подложил стальной лист, на который подавался переменный ток тридцать три герца восемь ампер…»

На ринг входит Сагайло, его черные волосы развеваются на ветру, лицо сурово и непреклонно. Он ловит кота и отчитывает матросню, которая хохочет вокруг ринга. Пожилая буфетчица, которая изображала русалку, принимает кота на свои заботы.

Голос комментатора: «Объект номер один полностью поседел через два часа тридцать минут. Кот поседел тоже. Оказалось, что…»

Стоп-кадр — Эдуард Львович Саг-Сагайло в седом состоянии.

Незнакомый голос, сквозь веселый смех: «Хватит. Дайте свет».

Вспыхивает свет.

Мужчина продолжает смеяться.

— Давно, братцы, не видел такого кино, — говорит он. — Облако в штанах… А ноктюрн на флейте труб не играет?

Молодой человек ученого вида, в очках, тщательно и модно одетый — комментатор фильма. Женщина неопределенного возраста и тоже ученого вида без тени улыбки на лице. Пожилой мужчина львиной внешности, с палкой, которой тычет в направлении экрана:

— Я считаю объекты уникальным случаем физио-психологической несовместимости.

Женщина:

— Обыкновенная цепь случайностей. Этакий рок. Для кинокомедии годится. Для длительных исследований и экспериментов нет никакой основы.

Мужчина в кресле, в котором угадывается шеф всей группы. Перестает смеяться, говорит уже веско и даже жестко.

— Татьяна Васильевна, знаете, «комическое» от «космического» отличается всего одной буквой. Пожалуй, вам придется поиграть роль судового врача. И полгода, и год. Диссертация от вас не уйдет, а может, и приблизится. Теперь так. Взаимоотношения этих объектов, конечно, занятная штука. Но главное по нашему договору с пароходством: «Выработка конкретных рекомендаций по профотбору, проведение комплексных исследований в натуральных условиях, чтобы установить, за счет каких механизмов развиваются те или иные невротические реакции и нервно-психические расстройства у моряков дальнего плавания». Папенька отпустит дочку в кругосветное плавание? — спросил он мужчину с львиной внешностью.

Тот решительно стукнул палкой себе по колену. Раздался деревянный, мертвый звук.

— Если бы не это, я пошел бы в рейс сам. Я предлагаю назвать будущее исследование «Пер аспера ад астра», ибо его роль для исследования космоса мне представляется…

— Называйте как хотите, — сказал шеф. — Только не забывайте: мы пока живем на Земле. — И вдруг опять захохотал. — Кот-то! Кот как прыгал! А этот? Катушкин его фамилия?

— Нет, Ниточкин, — доложил молодой научный работник.

— А вы кем пойдете? — спросил его шеф.

— Камбузником, — доложил молодой научный работник.

— У вас какие сигареты? — спросила Татьяна Васильевна шефа.

— «Честерфилд».

— Папа, у тебя какие?

— «Столичные».

— Тьфу, черт, — сказала Татьяна Васильевна. — «Беломора» ни у кого нет?.. Ерунда это, а не несовместимость. Ерунда.

На палубе теплохода «Профессор Угрюмов» заканчивали раскреплять палубный груз — автобусы, бульдозеры и скреперы.

Из трехтонного самосвала с причала выгружали на кормовую надстройку судна огородную землю.

Львиный мужчина и его дочь стояли на пеленгаторном мостике, самом высоком месте судна, среди антенн радиолокаторов и радиопеленгаторов, напоминающих очертаниями космические сооружения.

Татьяна Васильевна наблюдала за объектом номер два в бинокль.

Петя Ниточкин поднимался на палубу судна с чемоданчиком в руке и транзистором на шее. Внимание его привлекла металлическая четырехугольная загородка. От нее веяло скорбью.

— Клетка от акул, что ли? — спросил Ниточкин чумазого камбузника, тащившего ведро отбросов. В камбузнике мы узнали молодого научного работника, который комментировал любительские киноленты.

— Не угадали. Для бабушки четвертого механика.

— А! Понятно! — засмеялся Ниточкин. — Кладбищенская загородка, скроенная и сваренная из ворованного металлолома в рабочее время за период кратковременного ремонта?

— Точно, — подтвердил камбузник и поставил ведро в ватервейс.

— Мрачное хобби у четвертого!

— Его зовут Гриша, а кличка Айсберг. Вы суеверны? — неожиданно и пытливо спросил камбузник, вытащил очки и нацепил их.

— Хрен знает. А тебя, конечно, очкариком дразнят?

— Бывает, но я не обидчивый… И знаете, мне нравится ваша улыбка, — с обезоруживающей простотой и благожелательностью сказал камбузник. — Вы любите живопись?

Если бы у Ниточкина были очки, он, вероятно, сейчас надел бы их.

— Слушай… — Ниточкин несколько секунд изучал собеседника, подбирая для него соответствующее обращение. — Ты, Диоген, давно из бочки?

— Я могу сказать, что для вас характерно усваивать некоторые явления при помощи интуиции, а не мышления: внезапное прозрение… Вы быстро охладеваете к собственным идеям?.. Простите… — Ученый камбузник подхватил ведро с отбросами и исчез, потому что заметил приближающегося старшего помощника капитана.

Татьяна Васильевна внимательно наблюдала объект номер один в бинокль. Рядом с ней находился отец.

Объект выглядел внушительно. Это был мужчина отменно мужской внешности. Крепкие челюсти старшего помощника сжимали замечательную трубку: черное дерево, слоновая кость и на фасаде — зловещий лик Мефистофеля. Абсолютно белые кудри выбивались из-под фуражки.

Судовой кот, знакомый нам по любительскому фильму, тоже абсолютно белый, крутился вокруг ног Эдуарда Львовича.

Объект номер два заметил старпома и расплылся в радостной улыбке.

— Ниточкин чувствует себя отлично, — сказала Татьяна Васильевна. — Высокоактивный, социомобильный экстраверт…

— Да-да! — пробормотал ее папаша, поднимая фотоаппарат. — Сейчас увидишь его активность…