Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Вадим, прости что коротко. За это время почты скопилось, а мне хотелось скорее послать тебе книгу. Обнимаю. Виктор Петрович
23 сентября 1979 г.
Вологда
(Ф.Ф.Штильмарку)
Дорогой Феликс!
Шлю тебе ответно книгу, тут про медведей, как толковали, очень мало — два из трех рассказов, мною написанных в жизни. — они когда-то печатались в "Знамени», но третий рассказ «Бедный зверь» — детгизовский. «Отцам» и «мамам» показался очень жестоким, будто вся наша жизнь, особенно у зверя, вполне идиллическая!
Всё лето я пробыл в Сибири, бывал и недалеко от тебя — в Игарке и даже на Гарбичиан летал — рыбачил. Ездил и ещё кой-куда, ездил бы и больше, да отец умирал, и 5 сентября мы его с большим горем схоронили — рак печени. Погубил он себя вином. И хотя последние годы лет жил с нами, пил при каждом подходящем случае. Ну, да Бог ему теперь судья, а не люди. Жалко всё равно очень. Ушёл от нас последний старик.
В будущем году, если не зарежут сценарий, начнутся съёмки двухсерийного фильма «Царь-рыба» где то в районе села Бор и посёлка Ворогово, на Осиновских порогах.
Об отце я поговорю, конечно, но я уже перестал верить всем. Кругом обещают, обещают и врут. Совсем трудно стало печатать молодых. Сколько ни проталкиваю — не идут, и чем талантливее человек, тем его труднее стало напечатать.
В.Астафьев
1979 г.
(З.И.Поповой)
Дорогая Зоя Ивановна!
Давно пришло Ваше письмо с печальным известием о смерти Виктора Михайловича [В. М. Попова, пермского прозаика. — Сост.]. Сразу не ответил на него оттого, что сам прихварывал, а потом поехал в Сибирь да там и захворал. И чего же я мог написать Вам? Сочувствие в таких случаях не помогает и не облегчает. Кабы своими словами я мог бы вернуть самого дорогого Вам человека, поискал бы самые светлые слова, но, увы, в таких случаях слова бессильны.
Но как бы ни было, живым надо жить и исполнять назначенное судьбой. И хуже, гораздо хуже бывает, когда из супружеской пары первой уходит в мир иной женщина, жена, — мужик остаётся совершенно беспомощным в этом миру и совсем несчастным, вот и рассудил Создатель справедливо, как всегда, — первым забирая мужчину. Женщина умеет хранить память и горе, она его оплачет и обиходит, как говорил перед смертью мой дядя, вот уже семь лет покоящийся на красноярском кладбище, а прожили они всю жизнь вдвоём. Первое время тётя Галя после его смерти даже есть одна не могла, ходила на кладбище...
Горе, смерть, как и жизнь, неповторимы, и всякому своё горе — самое горькое. Мужайтесь! Вот и всё, что я могу Вам сказать. Что же касается издания книжки Виктора Михайловича, я сегодня же напишу А. Н. Зебзеевой — редактору детской литературы пермского издательства. Человек она исключительно добрый и умный, думаю, что-то предпримет и вставит издание книги Виктора Михайловича в план издательства, хотя бы перспективный.
Доброго здоровья Вам и Вашим детям. Виктору Михайловичу — светлая память. Ваш Виктор Астафьев
25 октября 1979 г.
Сибла
(В.Юровских)
Дорогой Вася!
Сижу я в деревне уж полмесяца, плюю в потолок...
Правда, никак не могу после смерти отца наладиться, или уж стар и ленив стал, но на ручку и чернила даже смотреть не могу.
Пробую ходить по лесу, когда погода, и удивляюсь ещё и ещё, как быстро пустеют леса. Прямо какое-то страшное исчезновение жизни, а какая боязливая птица, зверёк. Наверное, они раньше нас чуют надвигающуюся катастрофу жизни.
В Сибири я не работал, в Сибири ездил, глядел, слушал и... пил, конечно. Никуда от этого не уйдёшь и не спрячешься! Бывал на хорошей рыбалке, ловил непуганую рыбу, вертолётчики в благодарность за «Царь-рыбу» бросили меня на день в то место, где зимогорили Эля с Акимом, совершенно уверенные в том, что так всё и было, и я там был, водку пил, хариусом закусывал. Ещё был на Алтае, на шукшинском юбилее, ещё был в верховьях Енисея.
Впечатления подавили меня своей пестротой, грандиозностью и полной анархией, разбоем, ничего-нежеланием людей думать и делать, а только пить, пить, пить... Ужасно! Куда мы идём? Да ещё и торопимся?!
После смерти отца задавило у меня собаку, разошлась Ирина с мужем -причина всё та же, российский загульный муженёк и совсем забулдыгой стал — ни стыда, ни совести...
А ещё раньше, летом, у Марьи Семёновны умерла младшая сестра. Теперь ждём с нетерпением, чтоб скорее этот год кончился. Но кончатся ли беды с ним вместе?
Здесь я вёрстку «Царь-рыбы» читал, принимаюсь формировать четвёртый том собрания сочинений и читать вёрстку второго. Словом, без дела не сижу, хотя и дела не делаю. Обдумываю, хожу, бередю память и душу — может, всё же осмелюсь писать роман. Бог его знает...
Пьеса моя новая широко берётся театрами, а повесть «Зрячий посох» ложится в стол — не печатают... Ну да пусть полежит. Авось дождётся своего времени
Тебя обнимаю и целую. Виктор Петрович
Осень 1979 г.
(Г.Ф.Шаповалову)
Дорогой мой Жора!
Когда пришло твоё письмо, я был в деревне (есть у меня там домик для работы — место глухое, дичающее год от года без людей, как и вся Россия), и жена по телефону мне сказала о письме. Я так был взволнован — спать не мог.
Я, ещё когда жил на Урале, пробовал найти тебя и писал по памяти: Мелитопольский район, село Ялта, колхоз ФОС, но ответа не было, и я очень жалел, что след твой затерялся.
Первое письмо писал ещё в 1946 году — нашёл меня Ваня Гергель, потом Слава Шадринов, потом Равиль Абдрашитов (в конце письма я напишу их адреса). Все они бывали у меня в Вологде, а два года назад я сговорил их собраться вместе, и мы рванули к Славе с Равилем, заехав по пути к Ване в Орск.
Ваня уже второй год на пенсии, а Слава покидает Темиртау, переезжает в Нижний Тагил. Слава из рабочих вышел в начальники, работает заместителем директора комбината по транспорту, бывал и на партийной работе — трижды избирался секретарём райкома. Равиль работает инженером-конструктором на Карагандинском комбинате, а Ваня ведал заводской лабораторией.
Я же хватил лиха после войны такого, что и не берусь описывать, спасло, что склонен к литературе. В 1951 году начал писать и работать в газете на родине моей жены, в г. Чусовом Пермской области. Вырастили мы с женой Марией Семёновной троих детей, двух родных, дочь и сына, и племянника жены. Ребята уж большие, и есть уже внук Витя — 3.5 годика. У племянника жены тоже есть сын Арсений и тоже считает меня дедом, так что я уже дважды дед.
У Славы двое детей — парни, с ними он хватил горя, сейчас они уже женаты.
Бывал я на встрече ветеранов нашей 17-й дивизии, в Киеве и в Ленинграде, чувствовал там себя неуютно, никто меня не знает и я никого. — одни господа-офицеры, много евреев, которых я на передовой и в глаза не видел все герои, все обвешаны регалиями, все задаются.
