Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Бремя моё здесь летит как-то разрессоренно, вроде бы и особо зад не отбивает, но и покоя настоящего нет.
Ездил на юбилей в Игарку, много видел, многое слышал, ещё больше подсмотрел и, главное, был на рыбалке в том месте, где зимогорили Эля и Аким. И пилот, что нёс меня по небу на вертолёте, и все попутчики были совершенно уверены, что «так оно и было» и я чуть ли не третьим спал в мешке с ними. Смешная, наивная и святая вера в нашу литературу, ротозейское простодушие в восприятии слова. Как мы -злоупотребляем этим доверием! Как тупы и часто пустобрешны бываем...
На Шукшина едва ли попадём мы с Марией Семёновной — не успеем, наверное.
Я её уже поджидал, и она вылетела девятого и сегодня должна была уже опочивать в Овсянке, но в пути её настигла скорбная телеграмма. Сейчас Мария Семёновна по дороге к известному тебе городу Чусовому, где будет хоронить младшую сестру — Тасю, на 8 лет её моложе (осложнение на мозг после гриппа). И мне бы уже сегодня не писать тебе, да самому некуда себя девать, ходил уже и на Енисей (рядом), каких-то людей из города принимал, даже полоть в огороде пробовал — всё не к душе да не к строке. И читать не могу. Осталось три девки от пьяницы отца, две полудебильны (старшая замужем или что-то в этом роде), а младшая в Марью Семёновну — даровита, светла умом, только что поступила в Пермский университет как медалистка — теперь папа останется на её руках и девкиному веку и науке — конец.
А я попробую жить здесь подольше. Хоть и надоедает народишко, но очень мне нравится это самое, что ты зовёшь «уединением», избушка, леса, горы... Думаю даже начать писать. А к Макарычу теперь не слетать. Жаль.
Обнимаю. Целую. В. П.
17 августа 1979 г.
Овсянка
(С.А.Баруздину)
Дорогой Сергей Алексеевич!
Я все лето в Сибири, обживаю избу в родной деревне, которую купил для работы. Но работать пока некогда, много хлопот, много поездок, которые, увы, не обходятся без пьянки, — это бедствие какое-то, и от него не так-то просто отмахнуться или спастись.
Работать на бумаге почти не довелось, но перевидал и передумал много — за Сибирь взялись вплотную, и поскольку на моих глазах был разгромлен Урал, то меня оторопь берёт от размаха того погрома, который развернулся здесь. При таком темпе и при таких хозяевах и Сибири хватит нам ненадолго, а это последний наш форпост. Потом надо будет ложиться и добровольно умирать. Пропадём без войны и без внешнего вмешательства, но зато при передовой системе.
Журнал я Ваш получил давно, а не успел поблагодарить за него только из-за того, что не было времени присесть за стол. Так благодарю сейчас, издалека, и желаю доброго здоровья.
Ваш В. Астафьев
17 августа 1979 г.
(Адресат не установлен)
Уважаемые товарищи! То, что вы называете «ритмом прозы», Бунин называл просто и точно — «звуком». Слова без звука нет, и прежде чем появиться слову, появился звук. Так и в прозе: прежде, чем возникнет сюжет, оформится замысел, вещь должна «зазвучать», родиться в душе «звуком», оформиться в единую мелодию, а всё остальное потом, всё остальное приложится. И горе, если во время работы обстоятельства уводят от работы надолго и мелодия вещи начинает умолкать в душе, рваться, и тогда замечаются сбои в прозе. Видите, как пишущий заметался, появилась разностильность, что-то сломалось, «оглохло» в прозе — значит не «звучит».
Лучше всего удаются вещи, написанные в один дух, единым порывом, в которых мелодия рвёт сердце, вздымает тебя на такие высоты, что ты задыхаешься от счастья. Разумеется, этой музыки лишь частица малая, может, всего кайля упадёт на бумагу и отзовётся звуком ответным в сердце читателя, однако и это уже большое счастье для пишущего, высокопарно выражаясь, творца.
Сейчас у нас много прозы «глухой», составленной из слов, как из кирпичей. Но настоящая русская проза, даже критика (Писарев, Белинский, Добролюбов; современные: Щеглов, Лакшин и др.) — тоже имеют свой «звук». Я думаю, лучшей проверкой достоинства того или иного произведения была бы его проверка на слух, то есть чтение на аудиторию, но это великое мерило литературы и соотношение её с читателем, увы, утрачено. Да и как иначе? Большую часть нашей захваленной и запремированной прозы пришлось бы отправить в макулатуру после такой простой и естественной проверки.
Разумеется, всё написанное здесь — моё личное мнение, основанное на личном опыте.
С приветом, Виктор Астафьев
14 сентября 1979 г.
(В.Г.Летову)
Дорогой Вадим!
Шлю тебе первый том. По выходе остальных — дошлю. Из Сибири меня выкурили. Надвинулось много событий — 23 августа женился и отошёл от дома сын Андрей, а ещё раньше слёг отец — рак печени, и 5 сентября мы его похоронили. Покинул нас последний старик. Каков он был, ты знаешь от меня, но родителей не выбирают, и как тебе, наверное, было жалко своего забулдыгу, так и я горюю, не могу найти себе места, ведь кусочек сердца отвалился, и кусочек немалый и больной.
Потом задавило собаку на наших глазах, жившую у нас, потом внучек приболел, потом... начинается развод у дочери с мужем, уж больно забулдыжный попался. Ничем его, даже добротой не взять. Из вытрезвителя не вылазит. Паспорт и всё остальное потерял. Дома с кулаками ходит, и я ещё корми его. Пять лет кормил. Хватит, он поздоровее меня будет. Лучше уж двоих кормить буду — дочь и внука, чем какого-то уличного проходимца, который лишен всего, даже чувства благодарности.
В Сибири я много ездил, много видел, и сейчас как дурак — сердце там, я — здесь. Всё из рук валится. Завтра подаюсь в деревню. Надо прийти в себя. Осень у нас пышная, на редкость хорошая. Надо хоть на лес и свет осенний посмотреть. Как ты обживаешься на востоке, Вадим? Вот, говорят, где осень-то бывает благодать.
И если не в тягость, Вадим, коль увидишь где ещё японскую леску и крючки поменьше, купи, ладно? Я по доброте души своей почти всё тобой присланное раздарил, осчастливил рыбаков. А на рыбалках я нынче бываю, и на Севере даже на том месте был, где зимогорили мои Аким с Элей, — лётчики отблагодарили таким образом меня за полюбившуюся им «Царь-рыбу», покатали на вертолёте.
Бывал я на чтениях Шукшина. Ну и места, ну и природа! Красотища, и климат крымский. Народу было — тьма.
Вадим, прости что коротко. За это время почты скопилось, а мне хотелось скорее послать тебе книгу. Обнимаю. Виктор Петрович
23 сентября 1979 г.
Вологда
(Ф.Ф.Штильмарку)
Дорогой Феликс!
Шлю тебе ответно книгу, тут про медведей, как толковали, очень мало — два из трех рассказов, мною написанных в жизни. — они когда-то печатались в "Знамени», но третий рассказ «Бедный зверь» — детгизовский. «Отцам» и «мамам» показался очень жестоким, будто вся наша жизнь, особенно у зверя, вполне идиллическая!
