Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Как занять всех актеров в спектаклях, обеспечить им возможности для творческого роста и приличный заработок — это разговор особый. Проблема не уникальна для вахтанговцев, она универсальна для всех театров. Пока денег не было, пока мы не научились их зарабатывать, театральные труппы, которые создавались годами, стали напоминать огромные неповоротливые дредноуты. С одной стороны, приходили молодые актеры — они еще не набрались достаточного опыта, чтобы тащить репертуар, однако им уже надо предоставлять перспективу. С другой — была масса пенсионеров, которые играли все меньше по состоянию здоровья, но увольнять их нельзя ни в коем случае — пенсии-то были мизерные, и отнять у заслуженного человека, твоего многолетнего товарища по сцене, роль в очередной постановке — значит поставить его на грань полуголодного существования. Поэтому я, сколько хватало сил, боролся за то, чтобы сохранить шаткое равновесие между старшим поколением актеров и молодежью, так сказать, творчески поддерживал стариков, все-таки ориентируя театр на молодую, свежую кровь. И вот результат: за последние двадцать лет на вахтанговской сцене выросли настоящие мастера — А.Дубровская, М.Аронова, Е.Сотникова, Н.Гришаева, С.Мако- вецкий, М.Суханов, В.Симонов, Е.Князев, А.Завьялов, имена перечислять можно еще. Многие из них в качестве отличных профессионалов известны за рубежом, их приглашают к сотрудничеству на разных театральных и киносъемочных площадках, и они постоянно фигурируют в нашей труппе. Но и мои старинные друзья-актеры по-прежнему в чести — на примере многих и многих замечательно сыгранных ролей они вырастили достойную смену себе, в том их заслуга. И тут же постепенно начинают заявлять о себе и совсем юные ребята, недавние выпускники театрального училища… И у всех актеров нашего театра свой творческий голос, есть право со сцены рассказать зрителю нечто важное.

У кого-то из великих есть замечательное высказывание о различии ораторского искусства Цицерона и Демосфена. Когда речь произносил Марк Туллий Цицерон, римский сенат охватывал восторг: «Боже, как он говорит!» А когда речь перед греками держал Демосфен, афиняне кричали: «Война Филиппу Македонскому!»

То же можно сказать о различии в искусстве и режиссуры, и актерства. Искусство вообще многолико — и этим оно интересно. Искусство безгранично — и этим оно прекрасно. Искусство всезнающе — и этим оно замечательно.

Сегодня искусство по-прежнему ищет пути, как в заваленной шахте, — к людям, к свету и находит их часто с помощью классики. А еще классика — посох в руке усталого путника, бредущего по жизни.

При необходимости в сложные годы мы опирались на нее, но мы также ставили в репертуар произведения современных авторов. И те и другие пьесы могли идти с аншлагами и без.

Но важно, что с их помощью Театр имени Вахтангова выстоял. Выстоял еще и благодаря своей изумительной, искрометной актерской школе. Двадцать лет я, как умел, сберегал наши традиции и теперь, оборачиваясь назад, могу с удовлетворением констатировать: на моем отрезке пути это удалось. Возможно, потому, что удачу любого режиссера, любого актера в нашем театре я воспринимал как свою. И выгоды для себя, кроме успеха театра, не видел.

О тех, кто рядом

Личная жизнь актеров всегда притягательна и интересна. И не потому, что про нашего брата городят иногда такой огород, что только остается руками развести. Это особенно вошло в норму для журналистов и газетчиков в последние годы. А публике лестно узнать, что артисты, эти «небожители», такие же грешные и уязвимые, как и все. Тут-то газетчики и подкидывают что-нибудь горяченькое, что способно подогреть интерес. При советской власти существовал так называемый товарищеский суд. Вот уж лезли «товарищи» в грязное белье, вот уж заглядывали без стыда и совести в замочную скважину, вот уж сладострастни- чали и яростно требовали пикантных подробностей! Теперь товарищеских судов нет, зато некоторые журналисты так свирепствуют в погоне за сенсациями из личной жизни, что некоторым актерам проходу от них нет. И хотя я за свободу прессы, но чувство меры хорошо бы знать всем. Поэтому я стараюсь избегать всяких разговоров о моих ближних, о семье, о себе. Мне нет дела до того, что сейчас стало модным раздеваться перед публикой. Думаю, актеру подобает творческая известность, а не скандальная. Однако сейчас, рассказывая о театре и о жизни, я не могу не поговорить о дорогих и близких мне людях, о тех, кто всегда находился рядом со мной дома и на работе.

Путь актера тернист и бесконечно зависим. Господи, от чего он только не зависит! Можно быть и талантливым и работящим, а жизнь все равно не сложится. И не всегда стоит кого-то винить в этой неудаче. Все актеры когда-то впервые вступают на театральный порог. И вроде бы тебя пригласили туда от чистого сердца, а иначе и не приглашают, а вот не складываются отношения, и все тут. Не буду разбирать причины удач или провалов, каждый раз они оказываются особенными и уникальными. Но среди многих обстоятельств немалую, а иногда решающую роль играет тот, кто рядом с тобой. Будь это друг, а еще важнее, если это жена. В театре так часто бывает: живем-το как на корабле — кругом вода, и на нем бок о бок трудятся мужчины и женщины. Поэтому естественно, что актеры часто соединяют свои судьбы. Это всегда серьезное событие, которое может круто изменить и человеческую, и творческую судьбу. Угадаешь — и это позволит взлететь на вершину мастерства и популярности, не угадаешь — опустишься на дно. Я примеров тому знаю много. Ну а мне повезло.

Когда в 1950 году после окончания Театрального училища имени Щукина меня приняли в Вахтанговский театр, я начал актерскую карьеру заметно. Дебют был громкий: я сыграл Кирова в спектакле «Крепость на Волге», хотя по молодости, по зелености и слабо. По-другому и бьггь не могло, потому что училище дает лишь диплом и теорию, а опыт набирать надо в театре. И побыстрее! Но первый шаг был сделан, потом были работы в других спектаклях, и вроде бы театральная судьба начала складываться для меня не худо. Но молодость беззаботна. В ней полная свобода, братское товарищество, избыток сил. Вся жизнь впереди, и кажется, что она бесконечна. Гуляй… Пожалуй, я не был уж очень загульным гусаром, но от товарищей не отставал и — «ехал на ярмарку ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец». «Остановись-ка, ухарь», — говорили старшие. Я, было, одумывался, а потом опять — «в красной рубахе, весел и пьян». И снова повесил свою судьбу на тонкую ниточку, которая могла в любой миг оборваться.

Но в то же время повлекло меня, как океанской волной, потянуло, как магнитом, к актрисе нашего театра, красавице и умнице — Алле Парфаньяк. Переживаний — море. Алла замужем. А я кто? Сибирский малообразованный мужичок? Ни кола, ни двора? Но, к моему великому счастью, Алла посмотрела-посмотрела и подала мне руку, а следом отдала сердце. «Кому?» — говорили ей, желая открыть глаза. Но надо знать Аллу Петровну — эта женщина в высшей мере самостоятельна и горда. И переубедить ее в принятом решении пока, насколько мне известно, еще никому не удавалось. И еще одно редкое качество есть у нее — необыкновенная сила воли. Этой-то волей она и спасла меня.