Федор Раззаков - Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Осторожно с прошлым, осторожно!

Не разбейте глиняный сосуд!

Процесс ниспровержения затронул не только сталинские времена, но и последующие. Никиту Сергеевича Хрущева либералы-«шестидесятники» трогали выборочно, воздавая хвалу его «оттепели», без которой не было бы и их, зато Леониду Ильичу Брежневу уже досталось по первое число. Человек правил страной долгих 18 лет, однако прорабы перестройки сконцентрировали свое внимание исключительно на последнем периоде его правления, поскольку он предоставлял им возможность показать генсека в самом неприглядном виде: больным и плохо соображающим. В итоге зубодробительные материлы о Брежневе в средствах массовой информации эпохи Горбачева публиковались с неменьшей периодичностью, чем статьи о Сталине и K° (лично у меня этого материала набралось на две толстенные папки). Перед взором читателя чуть ли не ежедневно вставали карикатурно-уголовные образы Брежнева, Суслова, Щелокова, Рашидова и других бывших сильных мира сего. Реакция населения была соответствующей.

В июле 1988 года студенты МГУ дружно отказались именовать одну из своих стипендий именем Леонида Брежнева. В августе в том же МГУ после многократных обливаний черной краской мемориальной доски с именем Михаила Суслова эту доску в конце концов сняли и выбросили на свалку (чуть позже то же самое сделают и с мемориальной доской Леонида Брежнева на доме по Кутузовскому проспекту, 26). В сентябре начался «процесс года» – суд над зятем Брежнева Юрием Чурбановым, освещаемый в прессе со скрупулезностью, достойной ранее разве съездов КПСС. Череда массовых переименований улиц, площадей, названных в честь одиозных личностей советской истории (особенно в тот год доставалось члену сталинского Политбюро, бывшему хозяину Ленинграда и державнику А. Жданову), прокатилась по городам Союза, начиная от Ленинграда и кончая Казанью. Завершило в том году этот процесс ноябрьское и декабрьское решения официальных властей отменить Указы об увековечении памяти покойных генсеков Леонида Брежнева и Константина Черненко.

Одновременно с процессом ниспровержения кумиров прошлого шел активный поиск новых героев. «С полок» снимались фильмы опальных режиссеров, из письменных столов вынимались книги гонимых когда-то писателей. Из эмигрантского далека зазывались обратно на родину опальные граждане СССР. Юрий Любимов стал одним из первых, кто откликнулся на эти призывы. Следом за ним должны были решиться и остальные.

Тем временем демократическая перестроечная общественность продолжает поднимать на щит «Таганку». Благодаря стараниям либеральных критиков любимовский спектакль «Борис Годунов» был признан лучшим в сезоне (в пику фильму Сергея Бондарчука). Восторгу таганковцев нет предела. Как пишет в своем дневнике Валерий Золотухин: «Это все называется – пришел, увидел, победил Любимов. Боже мой! Это же какое счастье нам, ему, Таганке…»

Как говорится, хоть стой, хоть падай! Восторги Золотухина сродни восторгам какого-нибудь актера Пупкина из времен начала 80-х, когда он радуется присуждению высокой премии спектаклю «Целина» по книге Леонида Брежнева. А чего радоваться-то: ясно ведь, за что дали. Так и здесь: для перестройщиков любое любимовское творение было сродни произведениям покойного генсека – все сплошь эпохальные.

А поток славословий по адресу «Таганки» не прекращается. В июле в журнале «Огонек» было опубликовано большое интервью с худруком театра Николаем Губенко, в котором тот выразил многие мысли, владевшие тогда умами либералов-«шестидесятников». Например история «Таганки» им была представлена следующим образом. Цитирую:

«Театр на Таганке первые 19 лет своего существования был индикатором болевых точек общества, времени. Одним из немногих сопротивлялся директивным методам управления культурой, противоестественным сути искусства, целью которых было причесать всех под одну гребенку. В высшей степени театру было свойственно чувство вины за происходившее в жизни общества, за добровольное соглашательство большинства с произволом начальствующего меньшинства, выдававшего свое мнение за общенародное. Подавлению индивидуального восприятия мира (непременного для любого художника), запрету открытых дискуссий по назревшим социальным проблемам, неприемлемости разнообразных точек зрения на исторический опыт страны театр в лучших своих спектаклях противостоял гласностью, которая была поистине выстрадана всеми нами ценой огромных потерь и целительно воздействует на общество сегодня. Такое направление не могло не пугать бюрократию, природа которой во все времена состоит из Подавления, Страха, Послушания во имя собственного Благосостояния. Только благодаря мужеству друзей, таганских зрителей, но прежде всего Любимова и коллектива театр выстоял в годы застоя…»

Не знаю, как вы, читатель, но я сегодня не могу без внутреннего сарказма читать эти строки. Сколько же в них пафоса, патетики и слащавого самолюбования. От них буквально разит духом передовиц «Правды» времен позднего Брежнева. А ведь перестройка поставила своей целью воплотить обратную цель – уйти от этих самых передовиц и никогда к ним не возвращаться. Но в том-то и дело, что этот уход был декларирован исключительно на словах, а на деле продолжался тот же «застой» под видом стремительного движения. Перестройка объявила врагами прогресса племя бюрократов и партийных чинуш и провозгласила, что, одолев их, страна заживет новой жизнью.

Навешивая всех собак на советскую бюрократию, которая, по мнению либералов, только и делала, что душила и гнобила свободу художников, никто из критиков не пытался объяснить, как же получалось, что именно в советские времена каждый год в стране появлялись десятки прекрасных фильмов, спектаклей, романов, стихотворений и т. д. и т. п. Почему это жестокая советская бюрократия не задушила в самом зародыше таланты таких людей, как Константин Циолковский, Сергей Королев, Петр Капица, Аркадий Райкин, Николай Крючков, Борис Андреев, Эльдар Рязанов, Георгий Данелия, Леонид Гайдай, Андрей Тарковский, Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, Юрий Завадский, Андрей Гончаров, Юрий Любимов, Анатолий Эфрос, Сергей Бондарчук, Сергей Герасимов, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов, Юрий Никулин, Георгий Вицин, Иннокентий Смоктуновский, Михаил Ульянов, Алла Пугачева, Всеволод Бобров, Валерий Харламов, Олег Блохин, и других кумиров, коих насчитывалась не одна тысяча в самых разных областях советской жизни. Уповать на то, что бюрократия этих людей проглядела, дело зряшное (куда же тогда она глядела?), значит, делалось это специально. А раз так, то и вывод о жестокости советской бюрократии – явное преувеличение. Если и была она гонителем и душителем свобод, то вполне в меру, не больше и не меньше, чем в других странах. Но прорабам перестройки нужен был враг-монстр, на горбу которого они собирались «въехать в рай». В итоге выбор пал на бюрократию, которую объявили тормозом перестройки. Тут же на свет были извлечены все ленинские изречения по поводу держиморд-бюрократов, про них ставились спектакли, снимались фильмы (вроде «Забытой мелодии для флейты»). Не отставало по этой части и телевидение, где крутили такие фильмы, как «Карнавальная ночь» (про бюрократа Огурцова), «Жених с того света» (про бюрократа Петухова), «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» (про бюрократа Дынина) и т. д.