Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

Вчера была демонстрация на Красной площади. Москва встречает Гагарина, ликующая Москва. Мы шли колонной от института до Дзержинки, потом около 17 часов попали на Красную площадь. Сияющий космонавт, рядом – Климент Ефремович и Хрущев. А внизу- родные, близкие героя. Мать Гагарина плачет – еще бы! Вся площадь, вся страна несут портреты ее сына. Имя его, еще 12-го произнесенное впервые, звучало необычно, а сейчас оно стало самым геройским».

Казалось, Гагарин заслонил собой всех существовавших до него героев. Когда его встречали, милиционер оттолкнул за канат, на тротуар, пожилого человека. «Что вы делаете! – крикнули из толпы. – Это же Папанин!»

Когда-то Папанина и его друзей-полярников очень славно встречала Москва…

14 апреля 1961 года, впервые в жизни увидев Гагарина на Мавзолее, в красном галстуке поверх шинели, я и представить не мог, что буду знаком с ним лично.

Знакомство состоялось 1 февраля 1967 года во Дворце пионеров на Ленинских горах при вручении премий Ленинского комсомола. От имени ЦК ВЛКСМ я вручал эту почетную награду писателю Владимиру Чивилихину. Всех принимавших участие в торжестве собрали в маленькой комнате за сценой. Я знал, что должен быть Гагарин, и захватил с собой листовку, которую поймал на лету в день его встречи, где-то в районе улицы Чернышевского, когда колонной Энергетического института мы шли на Красную площадь. Такие листовки с портретом Гагарина и словами «Пламенный привет первому советскому герою-космонавту Юрию Алексеевичу Гагарину» в тот день сбрасывали с вертолетов… И вот вхожу в комнату и вижу: живой Гагарин при всех регалиях сидит за столом. Когда меня ему представили, он сразу как-то просто сказал:

– Я тебя знаю. Тебя очень любит Леша Леонов. Как-то вечером он пришел ко мне с твоей книжкой стихов, и мы долго читали…

Конечно, неожиданно и приятно было услышать такое из уст первого в мире космонавта. Я подарил ему свою книжку «Красные асы» и попросил надписать заветную листовку. Теперь я храню ее рядом с самыми дорогими реликвиями… В тот вечер он расспрашивал меня о работе, о полетах – я тогда занимался в аэроклубе.

– И сейчас летаешь? Здорово! – запомнились его слова.

А летом меня пригласили в гости к Шолохову. В самолете я снова увидел Юрия Алексеевича. Он был в белой рубашке, серых брюках. Радушно поздоровался, улыбаясь своей неповторимой улыбкой. Как весело проходил наш полет! Гагарин почти не сидел на месте- то бегал к пилотам в кабину, то, стоя между рядами, шутил с бортпроводницами. Пассажиры просили у него автографы. От летчиков он вернулся с бутылкой коньяка, позади стюардесса несла на подносе лимон. Гагарин сам разрезал его, выдал каждому по дольке. Он был очень доволен, что вернулся из пилотской не с пустыми руками, ибо перед этим кто-то на что-то намекнул… Он ходил по самолету в носках – привычка многих летчиков, а его туфли стояли под сиденьем. Кто-то спрятал одну туфлю, и Юрий Алексеевич долго искал ее.

– Новые, жена только купила…

Мы высказали предположение, что пассажиры уже искромсали его обувку на сувениры. Потом сжалились и незаметно подсунули туфлю…

На ростовском аэродроме прямо с трапа мы попали в огромную толпу встречающих, которая буквально засыпала Гагарина цветами. Потом плыли на катере по Дону. Вечерело. Мы сидели у борта втроем – с Гагариным и писателем Вадимом Кожевниковым. На берегу ждал стол, и, пока не скрылось солнце, все фо 1 ографировались с Гагариным. За столом мы были рядом, он рассказывал мне подробности недавней гибели Владимира Комарова… сделали все, что могли, спасти было невозможно… Потом Юрий Алексеевич попросил меня прочитать стихи о Комарове.

– Ты знаешь, перепиши мне это стихотворение, я передам его Вале Комаровой.

Здесь он думал о других. Нашли огрызок карандаша, клочок бумаги… Гагарин знал, как умирают пилоты, чем платят они за глоток высоты.

– Юра, говорят, ты был дублером Комарова? – спросил я у него.

– Я,- просто ответил он. Гагарин снова рвался в космос.

Он говорил мне об ощущении человека в невесомости, о том, что она не похожа ни на одно земное ощущение.

– Каждый мускул как будто ниточкой к чему-то подвешен. Законно!

Это его любимое словечко. Оно из нашего детства. Послевоенные мальчишки любили говорить «железно», «законно». В Гагарине осталось наше детство. Был теплый донской вечер, мы отмахивались от комаров, и на что уж я их не терплю, в тот вечер почти не замечал. Странное это ощущение- причастность к большой славе.

Вечером мы подходили к гостинице «Ростов», там уже собрался народ. Гагарину бурно аплодировали, и эта овация после проведенных вместе часов на берегу

Дона показалась мне неожиданной, словно я только сейчас вспомнил, что это – Гагарин. А люди стояли на тротуарах и на балконах – много людей.

Он пригласил к себе в номер, я читал ему два отрывка из поэмы о нем- хотелось написать что-то светлое, хоть немного на него похожее, о человеке, летчике, не книжном, не газетном. Откуда было знать тогда, что эти две главы станут началом поэмы, которая будет так скорбно называться- «Минута молчания», кто мог тогда подумать, что это его последнее лето?

Наутро был назначен вылет в Вешенскую, и Юрий Алексеевич сказал мне:

– Я сяду на левое сиденье, ты на правое, сделаем боевой разворот над Вешками, покажем невесомость, законно! – И подмигнул мне, указывая в сторону нашей делегации.

Когда наш ИЛ-14 рулил по аэродрому Базки, поэт Владимир Фирсов посмотрел в иллюминатор и сказал:

– Пионеров – тьма!

Пионеры бросились к Гагарину с букетами, и он без устали фотографировался:

– Ну, кто еще хочет со мной сниматься?

Я тоже фотографировал его с ребятишками.

Он рассказал, что на одном заседании, где он сидел рядом с членами Политбюро, в президиум передали записку: «Просим обратить внимание на поведение космонавта Гагарина. В перерыве он отказался сфотографироваться с нами».

– Спешил очень,- сказал Юрий Алексеевич.- Теперь всегда фотографируюсь.

Шолохов встречал нас в Вешенской. Все внимание переключилось на него, хотелось не пропустить ни одного слова. Не то чтобы я забыл про Гагарина, но казалось, столько раз еще с ним встретимся, поговорим.

В жаркий полдень играли с Гагариным в волейбол, гоняли на песке футбольный мяч, купались в Дону. Юрий Алексеевич прыгнул с высокого берега, ударился о подводную корягу и сильно, до крови поранил ногу. Разорвав майку, мы завязали рану. Несу его на плече, а он, улыбаясь, кричит:

– Битый небитого везет!

Вижу его веселым, как он рассказывает свой любимый анекдот – про верблюда. У одного хозяина верблюд выпил за раз пятнадцать ведер воды, у другого – шестнадцать и, стало быть, мог больше работать. «Как это тебе удается? Верблюды-то одинаковые?» – спросил первый хозяин второго. «Очень просто,- ответил второй. – Мой верблюд тоже больше пятнадцати ведер пить не желает, но, как только он допивает последнее ведро, я ему подставляю шестнадцатое, а сам в это время бью его сзади палкой изо всех сил, верблюд от боли: – В-с-сс-с! – и всасывает в себя лишнее ведро». Юрий Алексеевич очень смешно показывал, как шевелил губами несчастный верблюд.