КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
И вот когда сообщения от «Конрада» стали поступать на русском языке, стало совершенно ясно, что с точки зрения разведывательной информации они бесполезны. Сообщения эти были полностью бытового характера. Большую часть сообщения занимали, как правило, личные письма «Эви» своей дочери, у которой были неприятности с мужем. В остальном «Конрад» сообщал об их повседневной жизни. Посещение приемов в посольствах западных стран и на частных квартирах их друзей-бизнесменов. Описание приемов на квартире «Конрада» для его друзей и жалобы на то, как это было трудно для «Эви» в условиях дефицита продовольствия в Иране. Из этих сообщений нам было совершенно ясно, что разведывательные возможности у наших нелегалов очень хорошие. Они вращались среди западных бизнесменов и дипломатов и при желании и без риска могли бы получать хорошую информацию, однако они этого не делали.
Возмущению Шебаршина не было предела. И я с ним не мог не согласиться. Все силы и средства, которые затрачивала резидентура на ведение работы с «Конрадом» и «Эви», были напрасными. Отдачи от нелегалов в разведывательном смысле совершенно не было. Находясь в Центре, Шебаршин посетил Управление «С» и высказал свое отношение к делу нелегалов. Естественно, что он столкнулся с глухой неприязнью со стороны руководства Управления. Уже традиционно отношение к нелегалам в Управлении «С» было самое доброжелательное. Главное было вывести нелегала за границу и создать условия для его безопасного и долговременного там пребывания. Об информации вопрос практически никогда не поднимался. Нелегалов пестовали как детей. Каждый из них окружен заботой и работой на них десятков офицеров Управления «С» как в резидентурах, так и в Центре. Не все нелегалы были, конечно, бездельниками, и по поводу каждого из них существовало в Центре определенное мнение. Некоторых из них критиковали, но критика эта велась только на уровне офицеров, занимающихся делом нелегалов. При личных же встречах с самими нелегалами никакой критики в их адрес обычно не высказывалось. А если она и высказывалась, то в очень мягкой форме в виде пожеланий. Например, так: «Не думаете ли вы, что можно было бы обратить чуть больше внимания на…» Вот и вся критика. В остальном же нелегалам говорилось, что они самые лучшие и незаменимые и результаты их работы высоко оцениваются высшим руководством КГБ. В качестве примера такого отношения можно привести то, что уже после критики, высказанной резидентурой в адрес «Конрада» и «Эви», эта пара была награждена орденами. Я в то время находился в Центре и, узнав о награждении, спросил начальника направления 7-го отдела, ведавшего работой с этими нелегалами, за что они награждены. Пискунов, не моргнув глазом, нагло ответил: «За долговременное пребывание в особо сложной агентурно-оперативной обстановке». Он добавил, чтобы я не шел на поводу у своего резидента, который ни черта не понимает в нелегальной разведке.
С того времени в адрес резидентуры в телеграммах стало появляться все больше и больше колкостей. Шебаршин также отвечал колкостями, подправляя написанные мною телеграммы. Я не был сторонником эскалации конфликта с Центром и часто старался убедить резидента, что не стоит вступать в полемику, но Шебаршин не унимался. Его отношение к линии «Н» резко изменилось, и теперь в воздухе висела постоянно какая-то конфликтная ситуация.
Я считал его отношение совершенно несправедливым, так как мы в линии «Н» продолжали работать, как и прежде, результативно. Кроме «Конрада» и «Эви», у нас был еще нелегал «Вагиф», от которого, несмотря на его короткое время пребывания в стране и нахождение на низком социальном уровне, начала поступать довольно хорошая политическая информация аналитического характера. У нас были действующие агенты, один из которых был самым ценным источником резидентуры. Кроме того, мною и вторым офицером линии «Н» велись несколько перспективных разработок. И все это шло в той тяжелой ситуации шпиономании в Иране.
Вот в этих условиях я и дал согласие на предложение Шебаршина заложить в тайник самые секретные документы с информацией о наших нелегалах с их адресами и условиями организации связи, а также информацией об агентах линии «Н». Место для тайника подсказал сам Шебаршин. В помещении резидентуры на шестом этаже, в коридоре, ведущем в комнату пункта «Импульс». С нашим техническим офицером мы перефотографировали необходимые документы и подготовили маленький контейнер с непроявленной пленкой. Затем в том коридоре недалеко от окна был отделен пластиковый плинтус и в стене было выдолблено углубление по размеру контейнера. Контейнер был туда заложен, отверстие слегка замазано, и плинтус закреплен на свое прежнее место. Никто, кроме меня, технического офицера резидентуры и Шебаршина, об этом тайнике не знал. В регистрационных книгах наших шифровальщиков была сделана пометка о копировании моей документации. Технический офицер вскоре уехал в Москву по окончании срока командировки. После этого я пару раз проверил тайник, все было на месте, и я перестал о нем думать.
Чтобы хоть как-то улучшить информационную отдачу нелегалов «Конрада» и «Эви», Шебаршин составил длинный список политико-экономических вопросов, которые, по его мнению, «Конрад» мог бы освещать в своих сообщениях, не подвергая риску свою безопасность. Эта информация должна была быть известна нелегалу только из занимаемого им положения. Центр передал вопросы «Конраду» по радио с предложением, что они должны освещаться постоянно в каждом сообщении от нелегала. Результат не замедлил сказаться. В следующих сообщениях «Конрада» содержалась довольно приличная и интересная информация. У нас появилась надежда на исправление положения. Шебаршин был доволен. Однако в последующих сообщениях никакой информации больше не поступало. На запросы резидентуры о причинах того, почему «Конрад» игнорировал задание, ответов не было.
Вскоре в работе с «Конрадом» начались
