Яков Иванов - Я - мемуарю!

У меня и сейчас стоит перед глазами начало того произведения:

«Падает густой снег. Идет Великая Отечественная война. Бойцы сидят в засаде. На нацистов работает Европа. Красноармейцам отступать некуда… и т.д.» Чушь конечно, но зато на оценку «gut». Видимо, членов комиссии прельстило отсутствие знаков препинания (кроме, естественно, точек).

Простота - залог здоровья!

На вступительных экзаменах я познакомился почти со всеми своими будущими однокашниками. Для статистики отмечу, что в 1982 году на специальность ПТЭ был проходной балл 18,0 и конкурс 1,4 человека на место.

На этих же экзаменах я встретил троих, по своему уникальных парней, Гарри, Пиля и Шура. Помолчим, пока о Гарри (может потом, как нибудь, напишу о нем), скажу о Пиле и Шуре. У этих двоих хлопцев из города Ватутино были очень своеобразные отношения. Они почти не разговаривали друг с другом и, поделив по линейке общаговскую комнату на две суверенных части, убирали каждый свою половину. Причем, оба старались смести мусор на чужую сторону. Нарушение принципа территориальности, зачастую влекло за собой осложнения в виде отборной матерщины, мордобоя и хватания за ножи и вилки…

Особо, я и Томаш ждали те дни, когда ты, Пиля, приезжал из дому с большим коричневым саквояжем. Чего там только не было, - и картошка, и печенье, и носки, и плавки, и даже свежая рыба. Все бы хорошо, да только как я это содержимое перечислил, так оно и было перемешано в сумке.

Еще нам очень нравился твой стиль ношения рубашек. Помнишь? Ты открывал настенный шкаф, снимал с себя грязную рубаху, и с размаху бросал ее поверх кучи грязного белья, затем отработанным движением из-под этой же кипы выдергивал «свежую» рубашку. И вот так много раз совершали свой жизненный цикл предметы твоего гардероба. Видимо, ты так точно рассчитал высоту этой кучи, что вещь, проходя от верхней «мертвой» точки до нижней, успевала основательно проветриться.

Так стоп. Эта глава посвящена экзаменам. Продолжим тему.

Госэкзамен. По некоторым предметам мои знания представляют собой ноль, плавно переходящий в окружность. Но были и такие дисциплины, где я считал себя непревзойденным мастером слова, корифеем. Например «История КПСС». Такое же название носил и госэкзамен. Вообще-то, когда мне приходиться сдавать предметы, связанные с трепалогией и болтологией, то обычно, я полагался на полет фантазии и неудержимость словесного поноса. «История КПСС» не была в этом смысле исключением. Идя на этот, жизненно важный для будущего энергетика, экзамен, я не прочел ни одной строки из трудов основателей марксизма-ленинизма. И это не потому, что я не уважал их литературные потуги; и не потому, что мне было сложно понять их учение. Нет! Глядя на десятки томов Маркса, Энгельса и Ленина (мысленно сравниваю их с комиксами Брежнева), я не могу не преклониться перед работоспособностью этих теоретиков. Однако, окружающие нас лозунги, плакаты, цитаты и прочая х…ня, настолько засели в мозгах, что используя их можно было нести на экзамене вполне складную и приятную для уха преподавателя ахинею. Нужно лишь собирать до кучи известные и любимые с детства понятия и строить из них нужные предложения.

Так все и происходило в тот погожий солнечный день 1987 года. Я, взяв билет и даже не взглянув в его содержание, уверенно сел за вторую парту. Стол был распухнувший от обилия втиснутых в его нутро конспектов, рефератов, вырванных из учебника листков, шпаргалок и прочей дребедени.

Устроившись поудобнее, я углубился в изучение вопросов. Билет состоял из трех пунктов:

1. Апрельские тезисы В.И.Ленина.

2. Уроки революции 1905 года.

3. Тлетворное влияние западной пропаганды на неокрепшие умы молодежи капстран.

Я пошел отвечать без подготовки. Принимали экзамен два умника из Киева. Взглянув на их, раскрасневшиеся от предыдущих студентов лица, я понял, что им уже можно втирать все, что угодно. Пролезет, как по маслу, а если не пролезет, то и не надо.

Усевшись, и сходу пробурчав две первые, пришедшие на ум, даты написания ленинских работ, и определив суть «Апрельских тезисов» фразами типа: «Вся власть Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов!» и «В первую очередь надо захватить Почтамт!», я перешел к вопросам тлетворной западной пропаганды. Это был мой любимый конек. Возможно ли представить такое: я в то время не видел ни «Рокки», ни «Рэмбо», ни «Коммандо», а поливал, стервец, эти киноленты грязью, как труба городской канализации. Но, как бы то ни было, мне удалось в мрачных тонах отобразить убогую суть американского кинематографа. Преподаватели млели, - им очень нравилось, как я складно обосрал все вокруг. По окончании моего выступления, мне была задана пара-тройка никчемных вопросиков, о сроках прихода нашей страны к светлому царству коммунизма. Хм, коварный реверанс! Экзаменаторы, хотя и кинулись лохами, но дело свое знали туго. Даже они уже понимали, что идея коммунистического общества рухнула, но все же решили проверить меня на «дуроустойчивость».

Вот мой ответ: «Построение любой экономической и общественной формации возможно, при соблюдении условий фундаментального подхода на уровне передовой философской и научной мысли, а также морального взросления масс данного этноса, плюс (естественно) электрификация всей страны.»

Во загнул! Нагнал такой пурги, что ни один нанаец не проедет. Словом, абстрагируемо все, кроме самой абстракции.

Доценты целую минуту молча смотрели на меня ошалевшими глазами. Для них эта фраза была откровением Иоанна Златоуста, передовой мыслью философии и андерграундом науки. Они записали это изречение в свои блокноты и попросили сказать еще что-нибудь. Однако я, сославшись на перенапряжение мысли, с поклоном удалился. Хм, нашли дурака, может им всю кандидатскую надиктовать.

Все закончилось великолепно. В числе немногих я получил оценку «отлично».

НЕБОЛЬШОЙ РАССКАЗ О БОДИБИЛДИНГЕ.

Вопрос культуризма, в 70-х и в начале 80-х, почему-то нарушал душевный покой тогдашнего советского истеблишмента. В чем-то я мог понять этих людей, воспитанных на идеалах к/ф «Судьба человека», где (как вы помните) герой не закусывал ни после первой, ни после второй. Впрочем, мое поколение не отделяет себя от вышеупомянутых товарищей. Умение выжрать в гостях литру «Водки» поощрялось и приветствовалось.

Но вернемся к культуризму. Само название этого вида спорта так набило оскомину (благодаря нашей правдивой прессе), что и сейчас его стыдливо именуют «атлетизмом».

А тогда в 80-х, слово «культуризм» было синонимом таких понятий, как «импотенция», «звериное лицо капиталистического спорта», «телесное извращение» и «гантельный маразм». А все потому, что это сугубо индивидуальное занятие, а у нас же требовалась массовость и коллективизм.