Михаил Сабаников - Письма. Дневники. Архив

На прииске. Фото М. Сабашникова 1902 г.

Галкина, который сейчас живет с помощником и рабочими на ст. Графской, отправили опять на Нор, но с тем, чтобы он окончательно установил орографию местности.[28] Берга с его рабочими я предложил отправить на Нонни, а не на Амурскую концессию. Прежде всего, концессия на Нонни очень обширная, мало доступная и потому требует более солидного и надежного руководителя партии. Затем на поиски там у нас осталось всего один год, поэтому здесь времени терять не приходится. Между тем, хоть у Биршерта и намечен был уже новый поискатель вместо Ситникова, но начинать с того, что брать сразу первого рекомендованного человека, мне не хотелось, а на то, чтобы осмотреться и выбрать из нескольких кандидатов, надо больше времени. На должность руководителя рекогносцировки по Амуру я предлагал назначить кого-нибудь из служащих сейчас в компании, чтобы не увеличивать штата служащих. Ввиду близости концессии, казалось бы, партия рекогносцирования могла бы выйти неделями тремя позже других, это позволило бы служащему, избранному для этой цели, сдать должность на приисках и приехать с Зейской пристани в Благовещенск вовремя. Однако по целому стечению обстоятельств этого вопроса вырешать мне перед отъездом не пришлось, и вопрос о снаряжении рекогносцировки на Амурскую концессию так и остался не решенным. Этому я большого значения не придаю, во-первых, потому, что эта концессия и не требует, по-видимому, такой рекогносцировки, как другие, во-вторых, потому, что я еще надеюсь дело как-нибудь устроить, в-третьих же еще и потому, что т. к. концессия эта вечная, то можно исследовать её постепенно речку за речкой два-три года, а тогда и рекогносцировка теряет значение.

Обстоятельства же, помешавшие мне вырешить это дело, опишу тебе не ввиду их важности, а для характеристики того положения, в каком здесь вообще находятся дела. Ну и опять приходится рассказывать всё с исторической последовательностью и при том чуть ли не в лицах. Ты, быть может, удивишься обилию моего письма, но прими в качестве смягчающего обстоятельства, что впопыхах перед отъездом из Благовещенска я забыл взять с собой Теккерея и читать мне совершенно нечего. Ты на это пожалуй возразишь, что это неделикатно с моей стороны, т. к. если мне читать нечего, то ты-то при книгах и в лишнем чтении не нуждаешься. Но прими во внимание, что мне и зло сорвать тоже хочется. Действительно, Биршерт в двое суток привел меня в состояние кипения, но, тогда как ты хвастался, что умеешь кое-кого доводить до сего состояния при помощи простой Бунзеновской горелки, Биршерт употребляет для сего целый штат служащих, большую канцелярию, последние данные науки и литературы, вообще аппарат большой и весьма сложный. Действительно. Вот Разумов, он ведь едва два слова связать умеет. Когда он говорит, то, конечно, на каждое его слово приходится не менее десятка плевков, а я все-таки понимаю, что он думает, и что хочет сказать. Видишь, человек смотрит, умозаключает и действует, и всё это у него находится в органической связи – умозаключает человек по данным и фактам и поступает согласно умозаключениям. Здесь же всё как-то особо стоит: данные факты, рассуждения и поступки – всё это живет какой-то своей независимой, кажется, жизнью, и потребности поставить всё это в зависимость друг от друга не чувствуется.

От Маньчжурии мы перешли к положению приисков. По вечерам дома я изучал отчет, а с утра до вечера беседовал с Биршертом. Конечно, сейчас же дело сошло на Могот и на драгу. В доказательство своей, вероятно, интеллигентности и любви к машинам и книгам мне показали зеландский плуг для вспашки нови, чертежи ж.д., употреблявшейся на Джолоне, сводили в архив, помещающийся в лаборатории, и показали отчет за 1881, кажется, год – наилучший Джолонский год, а разговор всё о драге идет. Я, наконец, застопорил и попросил сообщить мне выкладки и расчеты по работе Могота драгой. Сейчас представлена была бумага, на которой значилось, что куб. сажень при работе драгой обходится 7 руб. и Михайловский прииск дает убыток, а Альфонсовский – прибыль. Всего запасу золота 44 1/2 пудов. Подсчитываю и вижу, что запас золота не окупит стоимости драги, а между тем Биршерт только что говорил о постановке трех драг. «Да, это совершенно верно, Вы сделали замечательно меткое замечание, но ведь расчеты были составлены, когда ни Тихоновский пр., ни другие не были еще сданы в аренду, и запасы золота были определены в 100 приблизительно пудов». Смотрю, действительно, на поданном мне листе значатся уже выработанные прииски. «Как же так, П. А.? Я всё время понимал, что Вы советуете теперь поставить драги? И Альфонс Леонович и брат считали, что Вы находите возможным работать один Могот драгой?» Через полчаса в кипе старых бумаг мне достают проект выработки драгой одной исследованной горы Могота (1100 саженей Михайловского и небольшой кусок Альфонсовского) с прибылью в 130 000 руб. в год в течение 4 лет при полном погашении стоимости драги. Разница в стоимости работ принята только другая, но почему и на каком основании, П. А. уже не помнит точно. Сам сознает, что всё это требует новой проверки и нового подсчета. Признаюсь, это меня сильно озадачило и даже разочаровало. Я думал, что у П. А., по крайней мере, проект работы драгой уже вполне разработан, оказывается, нет…

Вернувшись вечером в гостиницу, я впал от первого дня в Благовещенске в большое уныние. Маньчжурские поиски ничего не дали, и надежд найти что-либо остается у меня немного. Последний ресурс – Могот, не работавшийся, по твоему мнению, по одному лишь недоразумению даже теперешним способом – таратайками и пр., по подсчетам Биршерта даже при драге, то дает убыток, то прибыль. Что же это такое? Вспоминаю, наконец, что разведка произведена на 2 верстах, а прииск в 5 верст. Итак, не дадут ли остальные 3 версты достаточного запаса, чтобы, во всяком случае, оправдать попытку поставить драги. Итак, 3 июля с утра начинаю прерванный с вечера разговор. Относительно запасов золота на неразведанной площади П. А. очень осторожен и считает, что до окончательной разведки данными предварительной разведки увлекаться нечего. Предположения Levat он считает неосновательными. Видно, и он не менее меня смущен тем, как это так с Моготом выходит. Я заговариваю о работах открытым образом, но вижу, что он это считает такой нелепостью, что настаивать на этом предположении не вижу смысла – всё равно он не в состоянии обсуждать такой план, как и я был бы не в состоянии обсуждать план посева бурака в декабре.

«Знаете, Мих. Вас., теперь я тоже склоняюсь к тому, чтобы отдать Могот в аренду», – говорит П. А. за завтраком. У меня чуть глаза рогом не выскочили: «Т. е. как же это так, П. А., ведь вы не видите возможности работать этот прииск и сомневаетесь даже, можно ли его работать таким экономным способом, как драга, что же будут делать арендаторы?» Отдача в аренду – это какая-то панацея от всех зол, и, кажется, всё и всегда можно отдать в аренду. Оказывается, нет. До сих пор П. А. тоже думал, что арендаторы не справятся с Моготом, но теперь они выработали такой способ старательской работы с китайцами, при котором всякое золото добыть можно. Способ действительно очень простой и остроумный, но всё-таки, по-моему, не разрешающий вопроса. «Но, допустим, этим методом окажется выгодным работать, то почему нам самим от себя не поставить старателей китайцев?» Опять обычное объяснение, что то, что русскому здорово, то немцу смерть. Одним словом, я из разговора с Биршертом вынес лишь убеждение, что в Моготе 50 пудов золота minimum есть вне всякого сомнения, что другие так или иначе работать его с выгодой могут, а что нам – невозможно. Вопрос Моготский для меня стал темнее, а не яснее. Оставив всякую надежду разобраться с этим вопросом путем одних расспросов П. А., я перехожу к более щекотливым вопросам к текущим делам.