Альфред Рессел - По дорогам войны

Меня ждала еще одна неожиданность. К моему великому ужасу, те двое исчезли из "Метрополя". Словно испарились. Я начал лихорадочно обшаривать пальму. Ничего не было. "Нет, это невозможно! - успокаивал я себя. - Они не подумали, что будет с нами сегодня ночью, если к тому времени я не установлю контакт с консульством? Ведь я просил их о помощи, и они обещали мне ее. Им же известно, в какой я нахожусь ситуаций!.." Меня охватил ужас.

Когда мы с Фредом вернулись в кафе, жена сразу догадалась, что наши дела совсем плохи. И вдруг, как это нередко случается в жизни, острое нервное перенапряжение воскресило в памяти нечто забытое: я вспомнил вдруг господина Стейна. Да, Стейва, одного из директоров Витковицкого металлургического комбината. Мой шурин как-то сказал, что в случае необходимости я всегда могу к нему обратиться. Лицо жены осветилось надеждой. Но где искать этого Стейна? Я не вспоминал о нем раньше, видимо, потому, что голова моя была забита совсем другими мыслями и заботами. А время шло. Я попросил жену:

- Найди в справочнике телефоны самых крупных гостиниц.

Она стала обзванивать их.

- Да, такой у нас проживает, - любезно ответили в гостинице "Геллерт", и через несколько секунд мы услышали голос господина Стейна:

- Как те мне не помнить Карела? Прошу вас, заходите, - сердечно пригласил он нас к себе.

Спасены! С тяжким вздохом мы с Франтишкой опустились в кресла. Этот сумасшедший день, казалось, был позади.

Стейн жил в комфортабельном номере гостиницы "Геллерт", находившейся в центре города, на правом берегу Дуная. В этот воскресный день аристократический Будапешт выглядел торжественно. Когда мы направились через фойе к лифту, я чувствовал, как смотрела эта публика на нас, оборванцев. Робко мы переступили порог апартаментов Стейна. Через полуоткрытую дверь спальни была видна огромная кровать, на которой свободно могли разместиться сразу несколько человек. Стейн, видимо, позаботился обо всем заранее. Я взглянул ему в лицо. Он говорил о Витковицком металлургическом комбинате, вспоминал историю завода, его проблемы. О политике - ни слова. Внимательно наблюдая за нами, он с участием спросил, может ли быть нам чем полезен.

- Вы разрешите нам переночевать у вас? - спросил я, и вдруг меня охватила нестерпимая тоска.

Стейн окаменел, но потом, взяв себя в руки, спросил:

- У вас есть документы? Мне уже все было ясно.

- Господин Стейн, in Nacht und Nebel{5} с паспортом через границу не бегут, - проговорил я и замолчал.

' - Я официально эмигрировал и должен соблюдать законы этой страны. После этих слов Стейна, зная его возможности, я еще на что-то надеялся, однако он закончил твердо и решительно: - Так что это исключено.

- Но нам некуда идти...

Он равнодушно пожал плечами. Мне, конечно, следовало встать и уйти, но я не сделал этого. Я молча ждал, что будет дальше. Мысленно я проклинал его трусость, во мне росло презрение к этому человеку, и я сказал:

- Они нас уничтожат.

Наступившая тишина длилась, казалось, целую вечность. Такое не забывается. Здесь, у Стейна, нам уже делать было нечего.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Я нервничал, и это невольно передалось ему. В голове у меня царил хаос, и уверенность оставляла меня. Но я овладел собой и, когда Стейн собрался уже объяснять, почему не может поступить иначе, сказал каким-то чужим голосом:

- Оставьте хотя бы их на два часа.

Что могли изменить эти два часа, я не знал. Почему именно на два часа?

Я невольно подумал о том, как он блаженствовал здесь, в этом номере, в то время, как мы, словно бездомные собаки, скитались по дорогам...

Я просил о двух часах и получил их. С минуту он смотрел на меня с недоумением и беспокойством. Может, именно в эту минуту он понял, что значит действительно быть эмигрантом? Постоянно скрываться, не имея ни документов, ни денег... Может, в этот момент он испугался меня? Да, такая мысль могла испугать.

От постоянного нервного напряжения чувства мои притупились, и я не испытывая сейчас никакой жалости к этому человеку. Я боялся, что он прочитает мои мысли. Впрочем, я и сам их боялся, ибо они возвращали мне утраченную смелость.

Два часа! Всего лишь два часа! Меня охватила страшная тоска: ведь через два часа нам придется покинуть эту комнату и снова что-то искать. Я знал, что нужно уходить, но не знал куда. Где кратчайший путь к югославской границе? У меня не было даже карты, а рисковать, расспрашивая людей, не хотелось. Любые расспросы вызвали бы подозрение. Минуты бежали за минутами. Наконец я поднялся, чтобы идти...

Под мостом я тщательно осмотрел прилегающую к нему часть набережной в надежде найти хоть какое-нибудь место для ночлега. Дул холодный ветер. Своды моста были абсолютно гладкими и не скрывали от постороннего взгляда. Ничего не дал осмотр и близлежащих дворов: везде были запоры.

Я опустился на ступеньки. Безнадежность и отчаяние охватили меня. Что будет с нами через два часа? Смятение и страх толкали на безрассудство. Холодом потянуло от реки, холод сковал мне сердце от тех мыслей, какие роились в голове. Оставались только две возможности: сдаться властям, что означало немедленную расправу, или, вопреки воле хозяина, переспать ночь в его номере, а утром двинуться к югославской границе.

Я готов был расплакаться, но с каждой минутой все больше склонялся к роковому решению. Казалось, это единственный, самый правильный и самый легкий путь к спасению. Страх и сомнения исчезли: оставалось провести ночь в "Геллерте", а утром бежать в Сегед. Что-то меня еще останавливало, но другого выхода я не видел.

Когда я уже решил окончательно переночевать у Стейна, молнией пронеслась спасительная мысль: "В "Метрополь"!"

- Господин Буни, - ответил я на вопрос портье, поинтересовавшегося, кого я ищу.

- Номер 216, пожалуйста, - сказал портье.

Я содрогнулся от мысли, что, не окажись я здесь, в "Метрополе", с нами было бы уже покончено. Я уставился на портье: как же все было просто!

Через секунду я уже стоял у номера 216. Постучал. Дверь приоткрылась, и я быстро просунул ногу в щель. Этого, конечно, делать не следовало. Кто-то с силой пытался ее закрыть с той стороны. Началась молчаливая упорная борьба. И тут меня осенило. "Буни", - шепнул я в щель. Дверь распахнулась. Передо мной стоял незнакомый мужчина, а за его спиной - те двое из Чехословакии, с которыми мы добирались сюда из Брезовы. Увидев меня, они смутились, но теперь я уже был на коне. Господин Буни - это был, конечно, он - так тщательно прикрыл за мной дверь, будто хотел спрятаться от всего мира. Он не проронил ни слова. Кажется, мое непрошеное вторжение явно шокировало его.

Все трое были уже одеты и собирались спускаться вниз, к машине, чтобы ехать во французское консульство. Господи, что бы с нами стало, опоздай я буквально на минуту! Миг, мгновение отделяли нас от полного краха. Нет, что и говорить, бывают чудеса на свете!