Александр Быков - Игнатий Лойола. Его жизнь и общественная деятельность

На римском престоле в это время был Павел III из дома Фарнезе. Добродушный и недалекий, он набрался, однако, смелой решимости заглянуть в пропасть, куда начинало скользить католичество, и с этою целью назначил особую верховную комиссию, которой поручил расследовать и донести ему о причинах упадка веры, а также о мерах, которые, по мнению комиссии, следовало принять для исправления совершающегося зла. В эту комиссию вошли: кардиналы Караффа, Контарини, Садолет и Поль, кроме того, салернский архиепископ Фрегозо, бриндизский архиепископ Алессандри, веронский епископ Джиберто, аббат венецианского монастыря св. Георгия Кортези и доминиканец Бадиа. Перечисленные лица, образованнейшие и преданнейшие римскому престолу в ту эпоху, выполнили возложенную на них щекотливую задачу с величайшею добросовестностью и составили обширную докладную записку, в которой изобразили действительное положение папской столицы. Картина, набросанная ими, превзошла своими мрачными красками все, что когда-либо осмеливались говорить лютеране, кальвинисты, англикане, реформаторы, цвинглиане и другие враги католической церкви. Павел III ужаснулся, читая одно перечисление двадцати восьми главнейших зол, превращавших Рим в разнузданный лагерь тунеядцев, развратников и преступников; одно перечисление самых необходимых, по мнению комиссии, мероприятий для поддержания престола св. апостола Петра, давало ясное понятие о том, что делалось среди близорукого католического духовенства в первой половине XVI столетия. Требовалось следующее: суровая цензура над позорным поведением монахов; старательное искоренение предрассудков, поддерживаемых и усиливаемых монастырями; обязательное прекращение развращающей весь причт симонии, или торговли церковными должностями; освобождение духовенства от обетов безбрачия, так как внебрачное сожительство сделалось вполне обыденным явлением и зачастую видели епископов, у которых отец и дед, а иногда мать и бабка были прелатами и князьями церкви; коренное изменение духа и направления университетского преподавания, подрывавшего в корне авторитет церкви; назначение священникам и капелланам определенного жалованья, для уничтожения их алчного лихоимства и мздоимства. Вникнув серьезно в содержание докладной записки, Павел III испугался громадности задуманной реформы и, по обычаю многих своих предшественников, отложил дело в долгий ящик, передав исторический документ комиссии на хранение в ватиканский архив, где он лежит до сих пор.

В это-то тревожное для католической церкви время Лойола поселился в Венеции, ожидая товарищей. Вид республиканского и торгового города напомнил ему минувшие годы, когда он ездил в Иерусалим, и ему очень не хотелось предпринимать поездки в Святую землю, где гордого и самолюбивого васкона могли опять встретить унижения и оскорбления. В конце концов он решился не ездить туда. Когда прибыл Лефевр с товарищами, Лойола представил им трех новых сочленов, завербованных в самой Венеции его стараниями; это были два зажиточных брата из испанской Наварры, Эстебан и Хаим Эгвиа, и талантливый богослов Госец, родом андалузец из полумавританской Малаги. На расспросы прибывших Лойола рассказал, что, покончив дела в Испании, он заехал почему-то в Валенсию, оттуда на корабле достиг Генуи, а затем пешком, побираясь Христовым именем, поплелся на место свидания; так как подаяния были очень скудны, то часто приходилось Лойоле голодать, а под Болоньей он едва не умер от истощения. Трудно верится этому рассказу, так как известно, что у Лойолы были в это время значительные деньги, собранные с собственного наследства и после ликвидации имущества Ксавье, Лайнеса и Сальмерона. На вопрос товарищей, когда же они отправятся в Палестину, он уклончиво объяснил, что теперь зима и потому переезд может быть крайне тяжелым, а лучше всего дождаться весны, то есть марта и апреля. Вслед затем Лойола предложил членам братства не терять даром времени, а принять на себя уход за больными в госпиталях св. Иоанна, св. Павла и для неизлечимых; те последовали безропотно этому приказанию и усердно взялись за дело, причем больше всех прославился Ксавье. Оставшись один, Лойола принялся исправлять и наставлять в делах веры венецианцев, когда-то осмеявших его.

Такое специальное занятие для светского человека не могло остаться безнаказанным. Встревоженные вторжением какого-то иностранца в их область, венецианские священники ополчились против Лойолы и привлекли его к ответу перед духовным судом. Однако глава зарождающейся новой общины не был уже тем наивным рыцарем Св. Девы, который заставлял смеяться судей над своими выходками; он быстро сообразил шансы борьбы и тайно вступил в переговоры с архиепископом театинским Караффой. В чем состояли эти переговоры, осталось тайною, но только талантливый и образованный Караффа принял сторону васконского идальго против венецианских священников и в этом смысле подействовал на папского нунция при республике, Вералли, который председательствовал в суде. Когда наступил день разбирательства, священники просили запретить Лойоле поучать в их приходах, тем более что он не духовное лицо и, кроме того, отъявленный еретик, с позором уже изгнанный из Франции и Испании. Обвиняемый представил свои объяснения, Караффа официально подтвердил их, и Вералли торжественно произнес оправдательный приговор; Лойола вышел из суда с гордо поднятой головой. Вскоре затем Караффа, основавший незадолго на средства графа Гаэтано Тини орден театинцев, или “настоящих клириков”, в видах исправления приходского духовенства, начал убеждать Лойолу поступить со всеми его товарищами во вновь учрежденный орден, так как их цели казались одинаковыми. Но Лойола сам желал основать орден, в котором он был бы полным хозяином, а потому ответил архиепископу решительным отказом. Дружба с прелатом кончилась, но Караффу вскоре вызвали в Рим, сделали кардиналом и назначили в комиссию, о которой было говорено раньше; поэтому размолвка его с Лойолой кончилась пока ничем.

Подошла весна, и члены кружка снова заговорили о поездке в Иерусалим. Зная через Караффу, что на море вскоре возгорится серьезная война против мусульман и, следовательно, переезд будет немыслим, Лойола не противоречил, но доказал на общем собрании, что без благословения святейшего отца предприятие невозможно, иначе в Палестине им будут мешать на каждом шагу. С такими доводами пришлось согласиться, и сообща постановили командировать в Рим Лефевра и Ксавье за благословением всей общине и за разрешением рукоположения в священники светским членам этой общины. Сам Лойола побаивался ехать в Рим, не зная, как отнесется к нему кардинал Караффа. Посланцы прибыли ввечный город и обратились за содействием к имперскому уполномоченному Ортицу, которого Лефевр знал лично. Ортица принял их очень ласково и выхлопотал им аудиенцию у Павла III, рассказав ему, вероятно, о подвигах Лефевра с товарищами в Германии. Первосвященник принял Лефевра и Ксавье благосклонно, благословил их на миссионерский труд в Палестине, подарил им на дорогу 60 дукатов и разрешил принять рукоположение у любого епископа. Вполне довольные посланцы стали собирать деньги на дорогу, преимущественно среди испанских купцов, живущих в Риме, набрали около 150 дукатов и радостно возвратились в Венецию к Лойоле.