Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II

Эти стихи, начертанные поэтом на гробнице Бориса Годунова, еще того применимее к могиле Грозного. Три века отделяют нас от его кровавого царствования, но память о нем не умрет на святой Руси и через три тысячи лет. Не осмеливаемся быть глашатаями приговора потомства, но едва ли нарушим правдивый закон этого неподкупного суда, если скажем, что в царствование Грозного велик был не он, а честный и добрый народ русский, тридцать лет покорно сносивший это иго безропотно и видевший в грозном царе гнев Божий, постигший землю русскую за ее прегрешения. Изменяли Ивану Васильевичу олигархи, крамольничали и волновались они — народ же ни в крамолах, ни в заговорах не принимал участия, он страдал, терпел и как мученик Христов молился за своего мучителя. Царствование Грозного небогато героями совета или бранного поля; советников Грозный не терпел, палачи были ему угоднее ратных воевод, так как в палачах Грозный только и видел защитников престола. Но в замену героев мы встречаем в летописях царствования Ивана Васильевича тысячу мучеников — от святого митрополита Филиппа до смиренного холопа князя Курбского, доставившего царю послание своего боярина и бестрепетно выдержавшего сначала удар царского жезла, пригвоздившего его ногу к полу, а затем лютейшие пытки. Забудет ли Россия боярина Ивана Васильевича Шереметьева и его ответ Грозному, допрашивавшему старца (с пыткою, разумеется), куда он девал свои сокровища?

— Руками нищих я передал их Богу! — отвечал мученик.

Этот ответ спас его от смерти и даровал ему бессмертную память в потомстве; но, помиловав одного брата Шереметьева, Грозный велел удавить другого, Никиту Васильевича.

Рассказав читателям о смерти Ивана Грозного, вменяем себе в обязанность сказать слова два о произведении нашего знаменитого драматурга графа Толстого, произведении, о котором публика почему-то обязана отзываться не иначе как с восторгом. Автор трагедии «Смерть Ивана Грозного» возводит жестокую напраслину на Бориса Годунова, к массе его грехов прибавляя один лишний — ускорение кончины царя Ивана Васильевича… Зачем ради сценического эффекта оскорблять память Годунова, и без того запятнанную, а может быть, даже и оклеветанную?

ЦАРЬ ФЕОДОР ИВАНОВИЧ

БОРИС ФЕОДОРОВИЧ ГОДУНОВ

(1584–1598)

Сетуя по убиенному царевичу Ивану, Грозный говаривал о Феодоре:

«Постник и молчальник; быть бы ему монахом, а не царем!»

Действительно, младший сын Ивана Васильевича, наследовавший после него царский престол, в сравнении с отцом, был то же, что тихий осенний вечер в сравнении с бурею в летний полдень. Кроткий, миролюбивый, неограниченно набожный, слабый духом и телом, двадцатисемилетний Феодор Иванович тяготился шапкою Мономаха и облачением царским, предпочитая им монашеский клобук и рясу, а государственным делам — беседу с лицами духовными о душевном спасении. На престоле это был незлобливый агнец после лютого тигра; смиренный праведник, имевший полное право сказать народу, который вместе с венцом царским налагал на него непосильное бремя креста и чуть не терновый венец: «Царство мое не от мира сего!»

Но рядом с этим царем-призраком народ русский видел у трона Бориса Годунова, сначала настоящего правителя царством, а потом и царя всея Руси, народным голосованием избранного; Годунова, достигшего вожделенного престола путем злодейств, явившего предкам нашим в своем лице первый пример узурпатии, т. е. похищения верховной власти в России. Во времена уделов, правда, случалось одному князю овладевать уделом другого, однако же подобный узурпатор мог в свое оправдание сослаться на свое происхождение, именуясь Рюриковичем… но Годунов, потомок татарского мирзы Чета, был при Грозном и в боярах-то одним из младших и последних, и первые его ступени к возвышению были не безукоризненны! Безмолвный свидетель ужасов опричнины, Борис Феодорович сумел подбиться под крылышко Малюты Скуратова-Бельского, снискал благорасположение этого палача и женился на дочери его Марии (другая дочь, Катерина, была женою князя Димитрия Ивановича Шуйского).

В последние годы раболепная угодливость Годунова обратила на него внимание царя Ивана Васильевича; так всеми правдами и неправдами временщику посчастливилось подружиться с царевичем Феодором Ивановичем и породниться с ним, вследствие его женитьбы на сестре Годунова, Ирине Феодоровне. С такой благоприятной подготовкой Борис Годунов после смерти Грозного мог смело приступить к осуществлению своих властолюбивых замыслов и, надобно отдать ему справедливость, вел свои дела с необыкновенным умом и тактом. Не допускаем метампсихозы, но если гениальные умы минувших веков возрождаются, так сказать, в гениальных людях новейших времен, то можно найти много черт разительного сходства между нашим Годуновым и Наполеонами, первым и третьим. Просвещенному читателю, без сомнения, известно, что Наполеон I началом своей карьеры был много одолжен Жозефине Богарне, женитьба на которой снискала поручику Бонапарте покровительство Барраса… Но едва ли кому из русских известно, что Наполеон, еще прежде своей женитьбы на Жозефине, ухаживал за сестрой Максимилиана Робеспьера, всячески угождал ей, устраивал parties de plaisir и на последние гроши доставлял мнимой своей возлюбленной разные невинные удовольствия, и тем заставлял коситься и ворчать на себя сурового Робеспьера…[3]

Наполеон, ухаживающий за сестрой этого страшного диктатора Франции, и Борис Годунов, законным браком сочетающийся с дочерью Малюты Скуратова, — не одна ли эта и та же душа, сперва в теле русского боярина, временщика исхода XVI века, а через двести лет в теле французского поручика, метившего в главнокомандующие, а из главнокомандующих попавшего в императоры? Убиение Димитрия-царевича в Угличе и казнь герцога Ангиенского в Венсеннском замке — разве не повторение одного и того же факта; а восстановление королевской власти в лице Людовика XVIII при содействии иноземных войск разве не напоминает воцарение в России Лжедимитрия? Впрочем, для вящего сходства обоих узурпаторов: во Франции, при Наполеоне I, ходили слухи и о самозванце, сыне казненного Людовика XVI, будто бы бежавшем из-под надзора своего мучителя, чеботаря Симона…

Возвратимся, однако, к настоящему предмету нашего биографического очерка.

По предсмертному распоряжению Ивана Васильевича для содействия новому царю в трудном деле правления назначена была пентархия, или верховная пятиглавая боярская дума. Членами ее, по выбору Грозного, были: князь Мстиславский, Никита Романович Юрьев, дядя царя Феодора Ивановича, родной брат незабвенной Анастасии Романовны; князь Шуйский, Вельский и Годунов. Таким образом, покойный Грозный, двадцать лет душивший олигархию ради упрочения единовластия, на смертном одре своем разрушил то самое здание, которое стоило ему так много трудов и злодейств; здание, сложенное из голов боярских, в виде пирамиды, вершиною которой был трон царя единодержавного. С последним вздохом Грозного эта пирамида рухнула, и вместо самодержавной монархии правление, по воле царя, преобразовано было в олигархическую республику.