Виктор Ротов - И в засуху бессмертники цветут... К 80-летию писателя Анатолия Знаменского: Воспоминания

Анатолий Знаменский прожил большую творческую жизнь. В нее вместилось столько, что иным хватило бы на несколько жизней.

Литература должна служить народу — эти слова он воспринимал вполне конкретно, осязаемо! Неутомимый новатор, он был реалистом и романтиком. В своем самом значительном произведении «Красные дни» он достиг высот, отразивших дух эпохи. Роман принадлежит к непреходящим духовным ценностям, таким, как «Тихий Дон» М. Шолохова.

Знаменский удостоен Государственной премии России, ему присуждена премия им. Шолохова.

Талант Знаменского обладал редкой выразительностью формы, своим творчеством он обогатил жанр социальной трагедии. И вспоминаем мы его теперь как цельную личность художника-гражданина, книги которого есть достойный комментарий к его жизни.

Вадим Неподоба

КРОВЬ ОТ КРОВИ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ НАРОДА

«Анатолий Дмитриевич стремился быть объективным во всем и всю жизнь. Этим он интересен как человек и как писатель»

Русский народ богат многообразием характеров. Не в обиду другим народам, потому что это мое личное восприятие: но грузина, армянина или азербайджанца по внешности может отличить лишь человек, живущий или живший среди них. Не случайно же в обиходе нынче выражение «лица кавказской национальности». Кстати, и меня, грека по матери, так называли в Москве, когда я учился на Высших литературных курсах.

Но русское лицо, русский характер не спутаешь ни с каким другим. Анатолий Дмитриевич Знаменский (царство ему небесное) был не просто русским человеком, но выдающейся личностью. Он оставался самим собою даже тогда, когда сильному миру сего с партийным билетом приходилось говорить не «я тебе дам по морде», а «извините, я могу испортить ваш портрет». Этому его научила «зона», куда он попал семнадцатилетним юношей. А там закон: «хочешь жить — умей вертеться». Но слишком вертлявых презирают и наказывают. Главное — чувство меры. И ни в коем случае не унижать собственного достоинства! Все это, присущее Анатолию Дмитриевичу, несмотря на резкость его суждений и поведения, держало его авторитет среди писателей на высоте. Это же является стержнем его произведений и главной его книги — «Красные дни».

Трудно быть объективным в жизни, а тем более в художественном произведении, но Анатолий Дмитриевич стремился быть объективным во всем и всю жизнь. Этим он интересен как человек и как писатель. Командарм Миронов («Красные дни») заинтересовал Знаменского как человек и историческая личность, незаслуженно забытая. В судьбе Миронова, как в капле воды, отражена трагическая суть Гражданской войны, коноводами которой были Свердловы и Троцкие. И Анатолий Знаменский первым набрался смелости указать на этот факт.

Я работал в книжном издательстве, редактировал одну из его книг и удивлялся покладистости этого резкого, можно сказать, взрывного характера человека. Там же, где было его, святое, он говорил: «Ты это не трожь, это мое», а чаще всего принимал замечания, сказав: «Ну что ж, подумаю». Его почему‑то не любили редактрисы — интеллигенточки, при его появлении делали вид, что они слишком заняты делом. А когда приходил другой ученый — писатель, хохмач и артист, они оставляли свои дела и с подобострастием слушали его анекдоты. Этому почему‑то разрешалось болтать всякое.

Знаменский в себе и, естественно, в своих произведениях — заряд истины. Он, как крупный снаряд, еще не взорвался, но уже, пролетая над позициями врагов, вгоняет в ужас до такой степени, что захватчиков в окопах трясет от страха.

Помню его лицо — тонкое, совсем не казачье. Серо — зеленые глаза… Насмешливый взгляд в любую секунду мог стать гневным. К концу жизни он торопился издать все, что им написано, а это вызывало у меня лично недоумение. Надо же и другим издаваться, молодым в особенности! Но теперь понимаю: он иначе не мог себя вести, ведь чувствовал, что жить осталось немного, а замыслов — уйма.

Почему я так пишу? Чтобы сказать: он был писателем всегда — в неволе, в суровом быту, на свободе, в миру. И жена встретилась ему верная, понимающая. Какой и должна быть жена писателя. Он был писателем кровь от крови, плоть от плоти народа.

Кронид Обойщиков

ЗАВЕЩАННЫЕ СЛОВА

«Знаменский — лауреат Государственной премии и иесколъких литературных, — создал много превосходных книг, наполненных живой изобразительной тканью и написанных сочным языком»

С Анатолием Дмитриевичем я познакомился в 1961 году. По летам мы почти ровесники, по роду — племени — донские казаки. Но судьбы наши сложились по — разному, хотя одинаково тяжело — он прошел через муки ГУЛАГа, я — через войну.

Годом раньше, завершив двадцатилетнюю армейскую службу, я поселился в городе своей курсантской юности, а Знаменский в том же году закончил Высшие литературные курсы в Москве и приехал жить на Кубань. До учебы в Москве он восемнадцать лет провел в глухих местах Крайнего Севера. Навеки остуженный полярными ветрами, он решил согреться под южным небом. Местом своего жительства Анатолий Дмитриевич избрал рабочий город Хадыженск, а в Краснодар приехал встать на писательский учет.

Руководителем краевой организации писателей в ту пору был Виталий Борисович Бакалдин. На правах гостеприимного хозяина он пригласил Знаменского отобедать в ресторане на углу улиц Красной и Гоголя. К ним присоединились и мы с тогдашним редактором альманаха «Кубань» Александром Ивановичем Панферовым.

Признаться, в тот вечер Анатолий Дмитриевич не произвел на меня особого впечатления. Говорил мало, беседу поддерживал отдельными фразами. В те годы он, конечно, не мог каждому открыться, вылить боль незаслуженно трудной жизни, бросившей тень на его имя. Видимо, он боялся, что его могут не понять и снова уколоть неприятным случайным словом.

Он уже был автором двух объемистых романов, по которым его и приняли в 1957 году в Союз писателей.

На всех писателей я смотрел в те годы с благоговением, но у Знаменского при той встрече я не увидел душевной открытости, к тому же он даже не притронулся к рюмке, и уже одно это в моих глазах снижало его достоинства. Я тогда еще не знал, что воздержание Анатолия Дмитриевича связано с болезнями, приобретенными в лагерной жизни.

Постепенно узнавая Знаменского, я обнаружил у него талант изумительного устного рассказчика. Его можно было слушать часами, восхищаться его страстью, неожиданными сравнениями, улавливать рвущуюся вперед мысль, сопереживать и радоваться его обширным знаниям.