Джон Эш - Византийское путешествие

Это была Азия, но в открывавшейся с перевала картине не было ничего азиатского. Оливковые рощи, виноградники и тополя на фоне мягких очертаний высоких гор… Пейзаж вдохновлял первых лирических поэтов, а для многих византийцев это было сердце их родины. Покровитель искусств и высокопоставленный чиновник Феодор Метохит в начале XIV века, когда Анатолия практически была уже потеряна, описывал ее как самую богатую и значительно более красивую местность, чем византийские земли в Европе. Когда-то это была плодородная и религиозная страна, отличавшаяся благородными обычаями и отсутствием радикальных конфликтов в обществе. Лишившись ее, империя была обескровлена. Двигаясь к Никее по северному берегу озера Асканиа, через масличные рощи и алые от маков поля, и видя, как справа от дороги сквозь трепещущие кроны тополей пробивается синева воды, трудно не разделить чувств Метохита.

Мы въехали в город через рваный пролом в стене. Слева виднелись вросшие в землю Константинопольские ворота и две колонны с маскаронами, увитыми змеями. Широко распахнутые каменные рты их то ли вопили от ужаса, то ли недоумевали, что с ними сделало время.

Вечер застал нас в саду гостиницы «Джамлик», где мы ели выловленного из озера сома и борек – лакомство из мягкого сыра и душистых трав, закатанных в листы тонкого теста. Это кушанье было известно византийцам уже в VI веке. В саду имелся неглубокий бассейн, окруженный разросшимися розовыми кустами. Заходящее солнце бросало последние лучи на поверхность озера, за нами чернела массивная глыба одной из Никейских башен. На юге плотные темные тучи нависли над горами, и приближающаяся гроза давала о себе знать периодическим грохотом. Между тучами проносились шафранового цвета сполохи. В сумерки появилось довольно много молодежи, прогуливавшейся взад-вперед под деревьями эспланады. Негромкий разговор, объятия, обрывки песен с удивительно своевременными названиями, вроде «Ламбады» или «Далласа», доносившиеся из открытых кофеен…

Гроза, несмотря на свой зловещий кашель, так и не обрела полного голоса, а нескольких упавших в сад крупных капель было явно недостаточно, чтобы загнать нас под крышу. Тем временем небо на западе приобрело совершенно невиданный цвет: от ржаво-оранжевого до светло-розового. В листве склонившегося над нашим столом дерева невидимая птаха остановила свой выбор на причудливой барочной арии, полной быстрых переходов и сложных томных рулад.

Кстати, на византийских пирушках распевали такую вот песенку:

Дикая пташка, стань ручной,Скорей садись мне на ладонь.А если полетишь домой,Охотник поразит стрелой.Покроют перышки поля,Уж лучше поберечься зла,Остаться здесь, на ветке жить,Цветущей ветке. Здесь в садуНектар и воду я найду…

Корабли и пленные

Солнце вставало за городом, и потому рассвет над озером Асканиа не мог сравниться с хроматическим буйством вчерашнего захода солнца, но и в нем была своя прелесть. И небо, и водная гладь были одинаково бледны и отдавали молочным отливом, так что долгое время я не мог различить разделяющую их линию.

Ранним весенним утром 1097 года турецкие солдаты в крепостных башнях вдоль берега озера тоже занимались созерцанием световых эффектов. Что-то темное двигалось на горизонте, нечто такое, чего там быть не должно. Когда совсем рассвело, они услышали отдаленные звуки труб, барабанный бой и увидели лес трепетавших на утреннем ветерке знамен. К своему ужасу, они поняли, что к ним приближается византийский флот. Армии Первого Крестового похода уже окружили город с суши, и вот кольцо осады замкнулось. Султан сельджуков, чьей столицей Никея стала в 1080 году, уже несколько раз безуспешно пытался прийти на помощь, но теперь защитники города окончательно утратили всякую надежду. Они не знали, что грозная на вид флотилия состояла из легких суденышек, почти без воинов, зато изобилующих трубами, тимпанами и флагами. Император Алексей I Комнин был тонким психологом и мастером политического театра.

Когда крестоносцы добрались до стен Никеи, они готовы были возвратить город его законному повелителю – императору. Алексей, со своей стороны, собирался во всем с ними сотрудничать (лодки на озере появились по просьбе крестоносцев), но не забывал, что Никея пребывала в турецких руках менее двадцати лет, а, значит, большинство ее жителей – православные греки, которых он обязан был защищать. Алексей совершенно не хотел превращать один из красивейших городов западной Азии в дымящиеся руины. Восхищаясь храбростью и воинским искусством «западных варваров», он понимал, на что способны эти жестокие и дисциплинированные люди. (Его дочь Анна с ужасом вспоминает, что у крестоносцев даже священники отличались кровожадностью.) Важно было, чтобы город избежал штурма. В соответствии со своим замыслом Алексей, установив контроль над озером, начал переговоры с гарнизоном и оказавшимися в западне турецкими вельможами. Предложенные им условия капитуляции были исключительно великодушными, и потому в утро решающего штурма изумленные крестоносцы услышали над башнями Никеи похвалы императору, возносимые под звуки труб, и увидели там императорский штандарт.

То был идеальный исход противостояния: своим подлинно христианским поступком император спас множество жизней с обеих сторон. Город был освобожден и вместе с тем остался цел, но рядовые крестоносцы, ожидавшие грубых радостей грабежей и погромов, почувствовали себя обманутыми.

Они уже успели развлечься бессмысленными убийствами и мародерством в соседних деревнях (все, как одна, христианских) и теперь, войдя во вкус, ждали большего. Можно представить себе разочарование крестоносцев, когда оказалось, что они могут попасть в Никею только небольшими группами и под строгим надзором императорской стражи. Жажда крови, грабежа и женщин обернулась для завоевателей экскурсиями в несколько важных в историческом и религиозном отношении храмов.

Рыцарям не на что было пожаловаться, так как всякий раз они покидали императорские приемы, обремененные множеством даров, но и они были потрясены отношением Алексея к пленным туркам, которых трудно было назвать пленниками. С недоверием наблюдали они, как «врагов Христовых» с почетом переправили по озеру в нагруженных всевозможным скарбом лодках в лагерь императора или в столицу, где те пребывали в полной безопасности. Некоторые из пленных в последующем крестились и были приняты на императорскую службу. Султанша – первая жена султана – была препровождена вместе с детьми в Константинополь, где им предоставили подобающие статусу условия, пока ее муж не сообщил, где и когда они могут с ним воссоединиться. Когда прибыл вестник от султана, никакого выкупа у него не потребовали.