Елена Сегал - Софья Перовская

Страннолюбский, который уже раньше, на курсах, обратил внимание на молоденькую слушательницу с большим выпуклым лбом и пытливым взглядом серо-голубых глаз, сказал кому-то из своих знакомых, что у маленькой Перовской поразительные способности к математике. Соне передали лестный отзыв, и он не мог ее не порадовать.

Когда Вася во время урока — он руководил Сониными и Сашиными занятиями черчением — сообщил, что директор технологического института предполагает открыть доступ в институт женщинам, Соне очень захотелось поступить туда на механическое отделение. Но. из планов директора ничего не вышло, и Соня Перовская осталась слушательницей Аларчинских курсов.

Интересы Сони были очень разносторонние: ее привлекали далекие друг от друга специальности. Одно время под влиянием лекции Сеченова она подумывала о том, чтобы стать психиатром.

Чаще, чем у других сокурсниц, Соня бывала у Саши. Там, в большом доме напротив Владимирской церкви, она чувствовала себя больше на месте, чем в родительском доме.: У Корниловых всегда бывало много молодежи. Все четыре сестры Корниловы (Саша была младшая) учились на курсах. Их отец — один из братьев Корниловых, владельцев фарфоровой фабрики, — не мешал девушкам жить, как они хотят: учиться на курсах, ходить по вечерам без провожатых.

— Не могу же я нанять им четырех гувернанток, — говорил он, смеясь, Сашиной тетушке, которая беспокоилась о том, что скажут люди.

У Саши незадолго до того, как Соня с ней познакомилась, умер брат. Саша любила о нем рассказывать, а Соня — слушать ее рассказы.

«Александр Корнилов был естественником и рьяным математиком. Учительствовал в воскресных школах и, как истый шестидесятник, везде, где только мог, вел борьбу с авторитетами, традициями, предрассудками. Он умер, но то новое, что он внес в дом, продолжало жить. Его сестры не думали о женихах, балах, нарядах, не ходили по гостям, но зато их можно было встретить везде, где до поздней ночи в переполненных молодежью комнатах, в облаках табачного дыма, за бесконечным чаепитием с неизменными бутербродами велись жаркие дебаты по всёвозможным вопросам из области психологии, философии, политической экономии…» — вспоминала позднее Александра Ивановна Корнилова.

В просторной столовой корниловского дома, за огромным столом, который предназначен был для торжественных званых обедов, шумной гурьбой рассаживались студенты в косоворотках и стриженые студентки. Хозяйничали Люба и Саша. Людям, которые по целым неделям питались только чаем и котлетами из конины, сытные корниловские обеды казались верхом роскоши.

В этой дружной студенческой семье говорили о женском образовании, о положении рабочих, о социализме, о том, как исправить и сделать разумной тяжелую, нелепую, несправедливую жизнь.

Соня и Саша, как самые младшие, больше слушали, чем говорили. Особенно интересные споры — споры до хрипоты, до одури — велись, когда приходили студенты-медики Александров и Натансон.

Александров е студенческой среде слыл блестящим оратором. Но Соне и Саше Натансон нравился гораздо больше. Этот человек заражал всех своею неустанной стремительностью и целеустремленностью, Сразу чувствовалось, что он много читал, много думал и ясно видит, куда идти, чего добиваться.

Натансон участвовал во всех студенческих беспорядках, но когда появившийся в Петербурге Нечаев стал уверять, что народ готов к бунту, и призывать взбудораженную молодежь выйти на улицу, тот же Натансон сделал все что мог, чтобы не допустить бессмысленной гибели людей.

Натансон и Александров жили в знаменитой Вульфовской коммуне, родоначальнице всех студенческих коммун. Жили медики дружно. На всю квартиру имелась одна пара хороших сапог, которая по мере надобности переходила от одного к другому.

Когда подруга одной из сестер Корниловых, Ольга Шлейснер, поручила Саше передать Натансону записку, Соня обрадовалась случаю побывать в Вульфовской коммуне и отправилась туда вместе с ней.

Усталые, запыхавшиеся, добрались они до огромного дома, поднялись на площадку первого этажа и позвонили. Дверь приоткрылась. Соня увидела черную фуражку с белой бляхой, а под ней маленькие глазки и черные усы торчком.

— Мы не туда попали, — Сказала Соня, увидев городового.

— Нет, нет, барышни, — возразил городовой. — Куда надо, туда и попали!

Пришлось войти. Городовой запер дверь и положил ключ в карман. Соня и Саша очутились в маленькой кухне. На полу шумел давно не чищенный самовар. У стола сидел другой городовой и пил из блюдечка чай. Шашку он поставил между колен. Жесткая, застегнутая на все пуговицы шинель мешала ему двигать руками, но городовой, по-видимому, наслаждался. Он раскраснелся, волосы слиплись на лбу.

— Еще две, — произнес он с удовлетворением.

— И вы тут! — воскликнул Натансон, который, услышав звонок, вышел на кухню. — Какими судьбами? Ну что ж, идемте сюда. У нас весело.

Они прошли через большую комнату, в которой не было ничего, кроме длинного деревянного стола и двух скамеек, в следующую, откуда доносились смех и голоса.

— Новые жертвы, — сказал Натансон, открывая двери.

Соня растерялась. В густых облаках табачного дыма двигались, сидели, стояли, звенели стаканами, смеялись и спорили десятка два взъерошенных молодых людей в косоворотках, блузах, смазных сапогах.

— Садитесь сюда, — позвал их один из студентов, необыкновенно высокий, с большой бородой. — Мы вас угостим бифштексом, лучше которого вы никогда не едали: из чистокровного арабского скакуна,

— Обязательно попробуйте, — подхватил, смеясь, другой, сутулый, с рыжей шевелюрой. — Мы только кониной и питаемся. Во-первых, дешево, во-вторых, исполняем долг — боремся с предрассудками.

Соня с интересом всматривалась в окружающую ее обстановку. Она знала от брата, что здесь, в этой самой квартире на Вульфовской улице, происходили дебаты между Натансоном и Нечаевым.

— Зачем здесь засада? Кого ищут? — спросила Саша.

— Александрова, — ответил высокий студент вполголоса и тут же рассказал обо всем с полной откровенностью, пренебрегая правилами конспирации. — Да он уже далеко. Есть у нас студент Сердюков. Я самый высокий, недаром меня называют Василий Великий, а он самый маленький и худенький. Ну вот, мы его высадили ночью через эту самую форточку во двор, и он, конечно, давно уже успел предупредить Александрова.

Соня пришла в восхищение от смелости и находчивости этих людей. Она хотела о чем-то спросить, но в другом конце комнаты кто-то затянул вполголоса студенческую песню:

За здоровье того,Кто «Что делать?» писалИ кто жизнью своейВоплотил идеал.

Все подхватили припев: