Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

  Студенты

      После того, как мы прослужили чуть больше месяца, по казармам пополз упорный слух, что всех, кто был призван, обучаясь на дневном отделении ВУЗов, где была военная кафедра, будет уволен из рядов СА и отправлен доучиваться. И что, якобы, уже подписан соответствующий приказ министра обороны (или нападения, черт их разберет). Командование наше эти слухи упорно опровергали, но, как известно, чем упорнее в нашей стране опровергают слухи, тем выше их достоверность. Через неделю вышеупомянутый приказ зачитали во время общего построения части на плацу. Студенты возликовали, остальные же, не подпадавшие под этот замечательный приказ, сильно насупились и затаили обиду. С этого дня «студентам» в казармах житья не стало. Их метелили сослуживцы на чем свет стоит, командиры придирались по любому поводу, их посылали на самые тяжелые и грязные работы и наряды, чтобы напоследок службу почувствовали. Многие уехали домой, украшенные фингалами под глазом, «на память о службе». Причину такого явления объяснить трудно, то ли зависть, то ли еще что, загадочна русская, да и вообще, советская душа. Лично я этим ребятам по-хорошему завидовал.

   Косилово

      В середине лета случилась самая жуткая жара, какую я вообще переживал когда-либо. Занятия на улице были отменены, в столовую мы ходили без верхней части х.б., накинув на плечи полотенца. На улице стоял железный полтинник в тени. Казарму еще недели две назад начали ремонтировать, все койки были вынесены на улицу, на край плаца, а постельные принадлежности скатаны в рулоны и завернуты в плащ-палатки на панцирных сетках. На ночь все это разворачивалось и расстилалось. Теперь мы спали на улице.

      Друг мой Леха подлейшим образом залег в местный госпиталь. Случилось это следующим образом. С утра у нас по распорядку было физо, а у Лехи после подъема было отвратительнейшее настроение, судя по всему, на него навалился жуткий депрессняк, во всяком случае, глаза его энтузиазмом не пылали. Вяло пробежав два круга он нагло уселся на скамейку, обхватив голову руками, чем вызвал искреннее изумление нашего сержанта, слегка офигевшего от такой борзости. Сержант подошел к нему, вопросив его о причине такого поведения. В ответ Леха промямлил что-то маловразумительное, на что встревоженный сержант отреагировал совсем уже нетрадиционным образом — вместо того, чтобы дать Лехе воспитательного леща и окончательно излечить от недуга, тот обеспокоился его здоровьем и отправил в медпункт, ибо Леха жаловался на головокружение и нестерпимую головную боль. Ей-богу, легче было заговорить зубы бешенной собаке, чем нашему сержанту, но Леха играл настолько убедительно, что сам Станиславский наверняка сказал бы «Верю!!!», а уж сержант наш поверил точно. В медпункте Леха морщась от гипотетической боли, поведал фельдшеру о том, что во время подъема ударился головой о койку и с тех пор себя плохо чувствует. Позже мне он рассказал, что накрутил себя настолько, что у него и в самом деле разболелась голова и начало подташнивать. На предложение попасть себе в нос указательным пальцем Леха убедительно ткнул себя пальцем в ухо, затем в глаз, короче, симптомы сотрясения головного мозга были налицо. На всякий случай его спросили, не бил ли его кто, а если да, то кто именно, и сколько их было. Но Леха стоял на своем — шел, упал, ударился…

      В конце-концов (везет же дуракам и начинающим) сей вьюнош был отправлен в госпиталь на излечение. Самое противное, что окна палаты, в которой он лежал, выходили прямо на территорию части. И Леха частенько выглядывал в окно, рожа его сияла, даже лоснилась, видимо в пище он недостатка не знал. Он смотрел на нас, собирающих окурки на газоне под окном, и выражение счастия не сходило с его лица.

      Эта история имела продолжение, но об этом я намерен рассказать позже.

      Я же, оказавшись в отсутствие человека, которому единственному мог доверять, окончательно загрустил. А тут еще меня воткнули в наряд на КПП N1. Поскольку это было лицо части, заступающим туда предлагалось привести себя в полный порядок, выстирать одежду в случае необходимости, отгладить ее, в общем, иметь достойный вид. На это было выделено определенное время для подготовки к наряду. Я так и поступил, а поскольку одежда сохла моментально на такой жаре, то я решил, что успею еще сбегать на почту и отправить письма, а заодно и закупить конвертов с бумагой, чтобы было чем занять себя ночью. Была одна беда — проклятая панама даже в эту жару никак не хотела высыхать полностью, и я натянул ее на голову еще сырой, за что и поплатился. Через пару часов у меня начала болеть голова, потом поднялась температура, а в час ночи меня сняли с наряда и унесли в санчасть с температуркой под 40. Судя по всему, это был тепловой удар, усугубленный тем, что испаряющаяся вода охладила верхнюю половину головы, в то время как нижняя оставалась на солнце. Говорят, что таким образом можно было схлопотать менингит, ну да я не шибко разбираюсь в медицине. Неделю я наслаждался полным покоем и расслабухой, не нужно было искажать показания градусника — достаточно было положить его на подоконник на пару минут. Это были волшебные дни моей службы, надо сказать. Но все хорошее, как правило, кончается, и через неделю я был зверски выписан. После такого отдыха служба показалась мне совсем не в радость, тем более, что по возвращению выяснилось, что в мое отсутствие кто-то украл из каптерки мою панаму и ботинки, подложив вместо них более потрепанные и на два размера больше. Жизнь померкла и потеряла все краски. Леха по-прежднему валялся в госпитале и в ближайшее время выбираться оттуда не собирался, его физиономия уже с трудом входила в оконный проем. Немного поразмыслив, я решил пойти по его стопам.

      Тут уместно небольшое лирическое отступление. В детстве я считался жутко больным ребенком. У меня нашли какие-то шумы в сердце, шла речь о врожденном пороке, матушка постоянно таскала меня по каким-то больницам, делались бесконечные кардиограммы, меня осматривали всевозможные врачи. Так продолжалось довольно долго, пока в возрасте 13 лет меня не положили на пару месяцев в кардиологическое отделение областной клиники на обследование по последнему слову техники. После оного я узнал, что шум у меня конечно есть, но это просто особенность моего организма, никакой патологии нет, с меня снимались все ограничения по спорту и физкультуре, напротив, врачи рекомендовали мне уделять этому как можно больше внимания и времени. Чем я и занялся, догоняя сверстников. Но шумок-то был! Этим-то я и решил воспользоваться для уклонения от священной обязанности каждого советского гражданина, а также тягот и невзгод воинской службы. Заявившись в медпункт, я заявил, что испытываю сильнейшее недомогание, боли в левой половине груди, головокружение и еще кучу неприятных симптомов. Даже фельдшер-срочник, который занимался первичным осмотром больных и симулянтов, содрогнулся, прослушав меня стетоскопом. Как я и рассчитывал, я был препровожден обратно в санчасть, где был прослушан еще раз и тут же положен с соблюдением всех необходимых формальностей. Уходя, я посоветовал помощнику старшины, каптерщику, приложить максимум усилий к тому, чтобы мои ботинки и панама вернулись на прежнее место, хотя и не сильно верил в такую возможность.