Юлия Андреева - Айвазовский

Юноша мгновенно просыпается, не в силах сдерживать рвущееся из груди рыдание. Его сердце сумасшедше стучит. Конечно, это только сон. И там, в далекой Феодосии, мама не одна. Рядом сестры, отец, соседи, наконец. А Оник… да, даже если он будет откладывать половину своей порции, разве есть такая сила, которая бы могла доставлять все это тут же домой?

Ощущение своего ничтожества почти невыносимо. Да, он действительно лучше всех в академии может запечатлеть на рисунке воду, но академия — это еще не весь мир. В этой похвале он ощущает тревогу. Потому что если Воробьеву будет больше нечего дать ему, тогда придется переходить в батальный класс, рисовать корабли и оружие. А воду. Кто после умнейшего Максима Никифоровича сумеет преподать ему, как следует писать воду? Если выяснится, что профессор научил своего талантливого ученика всему, что умел сам? Его что тогда — выгонят из Академии?

Быть лучшим в выпуске, в Академии, и быть лучшим художником моря — суть не одна и таже. Но если здесь он не сумеет отыскать себе новых учителей, сочтут ли господа профессора его достойным отправиться в Рим?

Мысли о жизни, постоянные тревоги о доме не дают покоя, тихий ласковый голос матери, просившей прислать ей хоть какой-нибудь еды, преследует Гайвазовского так, словно он и вправду может что-то сделать, но не хочет этого.

Центральный городской исторический архив Санкт-Петербурга содержит массу писем и прошений от И. К. Айвазовского в Академию художеств с просьбой о пересылке денег на содержание его семьи в Феодосию: «Статья 18. Слушано прошение художника 14 класса Айвазовского № 954. Определено: объявить художнику Ивану Айвазовскому, что правление академии, споспешествуя благому его делу отправления из назначенной на содержание его суммы родительнице его в место жительства по 25 р., в каждую треть на себя принимает».[25]

«Сей достойный художник не по алчности к деньгам желал бы получить некоторую сумму за его труды, но единственно для большего обеспечения престарелых и беднейших своих родителей, пребывающих в Крыму. Их участь он по возможности устроил частью насущного своего хлеба.

Вот черта нравственности г. Гайвазовского, которая служит к вящему украшению художнического его таланта!»[26]

Он мало общается со сверстниками, больше читая и изучая живопись по книгам, любезно предоставленным ему другом Казначеева Томиловым.[27] Соученики, которые любили бродить по городу, то и дело заходят в кухмистерские или ренсковые погреба, где можно было посидеть за стаканом вина или пива, невольно отдалялись от задумчивого юноши, или это он невольно терял контакт с ними. Но что он мог поделать? Хорошо погулять по городу с друзьями, побродить в белую ночь, радуясь ее прозрачности и особой поэтичности. Когда же нагулявшись друзья шли в трактир, Айвазовский был вынужден исчезать под каким-то благовидным предлогом. У него не было на это денег, а жить за счет других — стыдно. Академисты получали подарки из дома, куда отправлялись на выходные, возвращались, нагруженные гостинцами. Он же не ждал от родных ничего, кроме разве что теплого письмеца, с новостями о соседях и друзьях, хоть чего-то, что бы напомнило о доме.

Он много болел: «Академист Айвазовский быв переведен несколько лет пред сим в Санкт-Петербург из южного края России и именно из Крыма, с самого [начала] пребывания его здесь всегда чувствовал себя нездоровым и многократно уже пользуем, был мною в академическом лазарете, страдая, как прежде сего, так и ныне, грудною болью, сухим кашлем, одышкою при восхождении по лестницам и сильным биением сердца; все сие должен я приписать геморондам, еще не совершенно образовавшимся. Почитая состояние здоровья его тем более опасным, что сверх всего того имеет он расположенное к чахотке телосложение, могущее весьма легко превратиться в чахотку при неблагоприятных обстоятельствах, в особенности же у лиц, переселившихся из южной страны в здешний климат», — читаем мы в рапорте штаб-лекаря Академии художеств Оверлаха президенту Академии о состоянии здоровья И. К. Айвазовского. От 12 октября 1836 г.

Постоянные простуды, недомогания и кашель провоцируют депрессии. И просто счастье, что именно в это время Айвазовский не брошен на милость судьбы, не оставлен своими друзьями и благодетелями. Вот, казалось бы, устроили Казначеев и его знакомые мальчика в Академию, кормят его там, одевают, учат уму-разуму, чего еще желать? Самое время вымыть руки и расслабиться, пока он либо закончит Академию и вернется в Феодосию, либо заявится на побывку. Ан нет, не такой человек Александр Иванович Казначеев, чтобы на кого-то полагаться, помните, что вез с собой, пряча в особый ларчик как драгоценный дар, Айвазовский? Правильно — рекомендательные письма, которые, как волшебные ключи, должны были открыть ему дома и сердца, кого бы, вы думали? Алексея Романовича Томилова, в доме которого постоянно собирались известные художники, такие как личные друзья Томилова — Орест Адамович Кипренский,[28] Александр Осипович Орловский,[29] композитор Михаил Глинка[30] и еще много интереснейших людей.

В картинной галереи хозяина дома было немало шедевров Рембрандта,[31] Пуссена,[32] модного и уже весьма знаменитого Карла Брюллова,[33] пейзажиста Сильвестра Щедрина,[34] автора портретов, батальных и жанровых картин Орловского и многих других известных живописцев.

Томилов не запрещал Гайвазовскому хоть целый день проводить среди его картин, следя лишь за тем, чтобы юноша не забывал пообедать. А ведь это очень важно для молодого художника иметь возможность не просто видеть прекрасное, а иметь возможность детально изучить манеру того или иного художника срисовывая, учась. Не менее важно говорить с уже состоявшимися мастерами, задавать им интересующие его вопросы, получать ответы.

Второе не менее важное знакомство, которым Айвазовский также был обязан Казначееву, был князь Александр Аркадьевич Суворов-Рымникский.[35] Его сиятельство был единственным оставшимся в живых внуком Александра Васильевича Суворова и родственником госпожи Башмаковой. Александру Аркадьевичу не было еще и тридцати лет, но он делал военную и придворную карьеру и в дальнейшем мог быть весьма полезен начинающему художнику. Кроме того, дом Суворова-Рымникского славился на весь Петербург великолепной библиотекой, которой Айвазовскому было разрешено пользоваться.

Таким образом, свободные от академии часы и все выходные Айвазовский старался проводить в этих домах, то копируя картины в галерее Томилова, то с увлечением читая в библиотеке Александра Аркадьевича. Другим не менее важным времяпрепровождением стали вечера, устраиваемые в доме Томилова, на которых появлялся композитор Глинка, поэт Нестор Кукольник,[36] граф Матвей Юрьевич Виельгорский,[37] часто гости и хозяева убеждали и самого Гайвазовского взяться за скрипку и поиграть для всеобщего увеселения.