Константин Евграфов - Николай Крючков. Русский характер

– Виноват, – открыл один глаз Толя. – Не вошел еще в роль.

То, что Толя никогда в жизни не слышал «Пляску ведьм», режиссер понял сразу по выражению его лица и решил сменить пластинку.

– В вашей затухающей памяти, – стал он терпеливо объяснять Толе новый этюд, – звучат звуки «Кампанеллы»… С этой мелодией великий скрипач и отходит в мир иной… Поехали.

В этот раз он даже не спросил Толю, слушал ли он «Кампанеллу», потому что был уверен – уж эту вещь хоть единожды, но должен был слышать каждый образованный человек (он почему-то принял Толю именно за такового). А Толя вспомнил школьную программу: Томмазо Кампанелла – философ, создатель утопического коммунизма! Все сразу же встало на свои места – стало быть, Паганини посвятил свою «Кампанеллу» памяти этого сурового монаха-философа. Толя сурово сдвинул брови, выпятил, насколько возможно, нижнюю челюсть и застыл, думая про себя о коммунизме.

– Довольно, – вздохнул режиссер. – Спасибо, вы свободны… Олег, думаю, сценарий придется переделать.

– Да ведь этот гроб перетаскивают из серии в серию! – напомнил Олег. – Если это выбросить, рухнет вся композиция!

Режиссер еще раз вздохнул и бросил взгляд на Крючкова. И тут Николаю Афанасьевичу стало жалко своего незадачливого протеже, и он сказал:

– Извините, если вмешиваюсь в ваш творческий процесс, но, думаю, тут Олежке и менять ничего не надо: пусть таскают этот гроб, только крышку не снимают.

– А что же тогда делать мне? – растерялся Толя.

– Ничего. Будешь лежать в этом ящике и слушать свою «Кампанеллу» – по системе Станиславского. – Николай Афанасьевич строго посмотрел на своего подопечного и назидательно произнес: – Верность правде жизни, старик, прежде всего. Я верю, ты сыграешь, не подведешь меня.

Потом фильм показали по телевидению. И товарищи Толи Рогова, зная, что он проходил пробу на главного героя, удивленно спрашивали:

– Толя, а кого же ты тут сыграл?

И Толя с горечью, к которой, однако, примешивалось и чувство гордости, отвечал:

– Я здесь по просьбе своего друга Коли Крючкова сыграл в ящик.

И наступала благоговейно-мистическая тишина.

В своей книге, о которой уже упоминалось, Клара Лучко рассказала о поразительном случае, который, пожалуй, трудно объяснить простым совпадением обстоятельств. Впрочем, читателю самому предоставляется возможность судить о происшедшем.

Итак, слово Кларе Степановне.

– Не забуду нашу встречу с Крючковым, – рассказывает она, – в Ленинграде. Я снималась на «Ленфильме». Выхожу я после съемок на Кировский проспект, машины нет, а хочется побыстрее добраться до гостиницы. Вдруг из ворот студии выезжает машина, а в ней Николай Афанасьевич. Он открыл дверцу:

– Клара, ты в гостиницу? Садись, подвезем.

Выруливаем на Дворцовый мост, потом на Невский проспект, и тут я вспоминаю, что у меня нет губной помады. А на Невском, у Литейного, – парфюмерный магазин.

– Остановите машину, пожалуйста, – говорю. – Я куплю помаду.

Быстро открываю дверцу и бегу через дорогу. Купила помаду и, чтобы не задерживать Николая Афанасьевича, бегу обратно.

И вдруг вижу: он стоит у машины совершенно белый, с перекошенным лицом и что-то кричит. Я ничего не могу разобрать.

Останавливаюсь так же резко, как и бежала. А в это время мчалась машина. Шофер не ожидал, что я остановлюсь, и резко затормозил. Я рванула в сторону и побежала к нашей машине.

И тут Николай Афанасьевич стал кричать на меня! Я не могла понять, в чем дело.

Оказывается, у него была когда-то жена, известная спортсменка. Они прожили вместе меньше года. И вот так же он ехал на съемку, она была с ним и упросила остановить машину. Перебежала через дорогу, чтобы купить… губную помаду. На обратном пути машина сбила ее. Она умерла у него на руках.

Когда Крючков увидел, что я бегу через дорогу, что на меня мчится машина, он, видимо, настолько ярко вспомнил гибель жены, что готов был меня убить…

Вот такая история к философским раздумьям.

Был такой известный в свое время писатель Дмитрий Ильич Петров-Бирюк, автор трилогии «Сказание о казаках» и многих исторических романов о казаках же. Поэтому он издавна был связан доброй дружбой со старым казаком Маршалом Советского Союза Семеном Михайловичем Буденным. А еще у него был друг – тоже Семен Михайлович, но Борзунов – военный писатель и редактор его сочинений.

Когда вышла очередная книга Бирюка, Политуправление Советской армии решило устроить ее обсуждение среди армейских политработников – сейчас это назвали бы презентацией.

В ЦДСА пригласили обоих Семенов Михайловичей и любимца военных Николая Афанасьевича Крючкова. Посадили их в президиум. Первое слово предоставили, как и положено, автору.

Дмитрий Ильич вышел к трибуне и, волнуясь, начал рассказывать, как он собирал материалы для книги, кто ему в этом помогал и как он благодарен этим людям за неоценимую помощь.

– Особая моя благодарность, – Дмитрий Ильич поклонился в сторону президиума, – Семену Михайловичу за исключительно ценные замечания при работе над книгой, за сообщение малоизвестных фактов, которые…

– Семен Михалыч – это Борзунов? – раздался вдруг голос Крючкова из президиума.

Бирюк смутился и недовольно пробормотал:

– Ну при чем тут Борзунов? Я говорю о Буденном… – И замолчал. До него дошло, что, кажется, он очень пренебрежительно высказался в адрес своего редактора. Он решил исправить оплошность.

– Конечно, – продолжал он, – Семен Михайлович проделал со мной большую работу, и я у него в неоплатном долгу. Если бы не его помощь…

– Это Буденного? – снова вопрос Николая Афанасьевича.

– Ну при чем тут Буденный? Я говорю о Борзунове!

И опять наступила пауза. Бирюк сообразил, что слишком непозволительно резко и неуважительно отозвался о Маршале Советского Союза и надо исправлять положение.

– Конечно, – сказал он, – Семен Михайлович сделал мне немало дельных замечаний… Семен Михайлович…

– Это Борзунов?

Крючков и не думал шутить над старым писателем: ему просто хотелось понять, кого всякий раз тот имеет в виду. А Бирюк окончательно запутался, долго бессмысленно смотрел на Крючкова, потом кивнул и сказал:

– Конечно, Борзунов! И Буденный – тоже… Благодарю за внимание.

Он вышел из-за трибуны и шаркающей походкой пошел на свое место. Но аплодисменты все равно сорвал, и больше всех аплодировал Николай Афанасьевич.

Известно, что Крючков был заядлым курильщиком. На редкой фотографии вы увидите его без папиросы или сигареты. А уж на рыбалке у него постоянно что-нибудь дымилось в зубах.